Главная › Анатомия › Я хочу забрать сына из пни. Как в россии лишают дееспособности и запирают в психоневрологические интернаты

Я хочу забрать сына из пни. Как в россии лишают дееспособности и запирают в психоневрологические интернаты

Процесс по делу Михаила Косенко, которого суд приговорил к принудительному лечению, вызвал новую волну обсуждения устройства российских психиатрических учреждений. Правозащитники заявляют о «ренессансе карательной медицины»: выйти из некоторых психиатрических заведений почти невозможно, при этом наблюдательные комиссии проникают туда с большим трудом. Тем не менее, медицинские эксперты призывают не делать далеко идущих выводов . «Лента.ру» попыталась разобраться, как устроены психоневрологические интернаты - самая обширная часть психиатрической системы России.

С любовью и всякой мерзостью

Серая многоэтажка, Северное Бутово. В типовой двухкомнатной квартире, пропахшей рыбным супом, живет бывший слесарь-котельщик местной ТЭЦ Михаил Колесов. Щуплый, с детским лицом, 60-летний Михаил одет в тренировочные брюки и штопаную водолазку; обстановка в его квартире аскетичная: ни телевизора, ни компьютера, из мебели - простой кухонный гарнитур, три кровати, стол, шкаф. Обои в коридоре выцвели, по коридору ходит безымянная черно-белая кошка.

Когда-то в этой же квартире жили его жена Надежда и дочери Аня и Маша. Свою прошлую жизнь Колесов вспоминает со смешанными чувствами: «Жена была слишком заумная, работала в бюро патентной литературы, меня ни во что не ставила, возвышалась надо мной, хотя при знакомстве первом совсем не высокомерная была».

Проблемы с их общими дочерьми, Аней и Машей, начались после школы: «Дочери кое-как учились, кое-как окончили ПТУ. Потом устроились на работу: Аня садовником в теплице на ВДНХ, Маша поваром в кафе, - вспоминает Колесов. - Как-то Маша отошла, извините меня, по нужде, а ей говорят: "А что ж ты посуду не помыла, нам надо было стаканчики вымыть". Раз, и уволили. Потом и Аня с работы ушла, не понравилось ей. Стали они дома без всякого дела жить, нахлебницами. Службу вообще не искали, только музыку целыми днями слушали да с мальчиками гуляли. Жена моя решила, что надо им устроить пенсию по инвалидности».

На учет в психоневрологический диспансер девочек поставили достаточно легко и даже выписали препараты - какие именно, Колесов не знает. Присвоили вторую (рабочую) группу инвалидности, пенсию положили стандартную - шесть тысяч рублей в месяц. По описанию Колесова, семья жила более-менее нормально, вот только Надежда, знавшая несколько иностранных языков, жалела, что не нашлось для нее лучшего мужа, чем миловидный слесарь-котельщик. А Михаил сильно выпивал и несколько раз вшивал под кожу «торпеду».

В последний раз он ушел в запой в 2008 году, когда его жена умерла от рака поджелудочной железы, и пил два месяца подряд - говорит, поминал. Потом «жестко завязал», и вот по какой причине: после смерти Надежды, тайком от Колесова, Аню и Машу устроила в интернат его старшая сестра, Ирина. Пришла домой, когда брата не было, взяла из шкафа документы племянниц, небольшое количество носильных вещей, и на маршрутке отвезла девушек в интернат №5, что в поселке Филимонки. Колесов пришел в ярость. Даже бросил пить, чтобы доказать всем, что может самостоятельно воспитывать своих дочерей.

Сестра Колесова Ирина живет в Северном Бутово, ее квартира расположена рядом с квартирой брата, она заходит к нему несколько раз на дню. Дородная, в халате с цветочным орнаментом, Ирина говорит на повышенных тонах: «Девки у него грязные ходили, голодные, обляпанные, в цыпках до локтей. Жрать им нечего было, ко мне за едой бегали. Кто ими заниматься должен был? Я? Почему это? И что с того, что я их родственница? Хотите, сами себе их берите, а у меня своих забот полно. В интернате их и поят, и кормят!» «*****, да я бухать сто лет назад бросил, я их сам воспитывать хочу, а тебе моя жилплощадь нужна, ты и меня выселить рада!» - возражает Михаил. В ответ Ирина кричит: «Ты че, ты че, ты в своем уме-то?! Как только девки сюда вернутся, я их обратно в интернат сдам!»

В единственном шкафу Колесова стоят фотографии дочерей, сделанные пять лет назад, незадолго до отправки в интернат: у 25-летней Ани длинные темные волосы и тонкие черты лица, 23-летняя Маша - полная, с короткой стрижкой. В руках у Маши плюшевый медведь. «Теперь смотрите, какие они сейчас», - Ирина тычет мне в лицо мобильный телефон. На экране - две женщины, лет 50 с виду. Беззубые, острижены неровно, с проплешинами. На обеих жуткие ситцевые халаты.

«Что же они такие… Как в концлагере», - не выдерживаю я. «Это не концлагерь, это интернат. Им там очень хорошо», - чеканит Ирина.

Закрытый мир

Доподлинно неизвестно, когда в СССР появились первые психоневрологические интернаты для больных как с психическими (шизофрения, умственная отсталость тяжелой степени, синдром Дауна ), так и с неврологическими заболеваниями (детский церебральный паралич, эпилепсия, органические поражения ЦНС ).

Считается, что массово убирать из советского общества людей с физическими и психиатрическими проблемами стали в конце сороковых годов: тогда по указу Иосифа Сталина на Валааме был создан «Первый дом инвалидов войны и труда». На остров свозили солдат, контуженных и искалеченных в Великую Отечественную войну - часть из них лишилась рук и ног, в народе их называли «самоварами». Количество интернатов постепенно увеличивалось. В 1980 году в России было уже 300 ПНИ - согласно приказу Минздрава от 12 декабря 1980 года, их занимали преимущественно «больные психоневрологическими заболеваниями на почве пьянства, алкоголизма и самогоноварения». К 1999-му в России насчитывалось уже 442 психоневрологических интерната, а к 2013-му их количество составило 505.

По сводным данным департамента социальной защиты города Москвы и Министерства труда и соцзащиты России, в 2013 году в российских ПНИ находятся 146 тысяч человек. В 35 процентах случаев они поступают из детских домов-интернатов для детей с умственными дефектами развития, в 20 процентах случаев - из семей, в 40,7 процента случаев - из психиатрических лечебниц.

В отличие от лечебниц, где пациентам проводится интенсивная лекарственная терапия, в интернатах лечение симптоматическое, а основная задача - социальное обслуживание.

Большую часть клиентов, проживающих в интернатах, составляют лица со снижением интеллекта; считается, что все они не способны самостоятельно себя обслуживать. «На самом деле эти люди способны жить в квартирах и вести обычную жизнь при помощи родственников или социальных служб. Но так сложилось, что всем проще запихнуть их в архипелаг ГУЛАГ, - уверен Сергей Колосков, член экспертного совета при аппарате уполномоченного по правам человека Владимира Лукина. - Люди, живущие в интернатах, были лишены свободы, хотя они не совершали никаких преступлений и вряд ли совершат. Их не лечат, потому что это не больница, но и не пускают в общество, потому что обществу они не нужны и никто не готов им помогать. Знаете, какова позиция обычного человека? Есть психически больные люди, они опасны для себя и окружающих, всем нам будет гораздо лучше, если они станут жить где-то, где вы их не увидите».

Посторонним вход воспрещен

Снести глухой бетонный забор вокруг интерната - первое, что попытался сделать новый директор московского ПНИ №12 Вадим Мурашов. Дипломированный врач-психиатр, кандидат медицинских наук и преподаватель факультета социальной медицины академии имени Маймонида, Мурашов был назначен на должность директора ПНИ в декабре 2011 года. Через год Вадиму не продлили контракт, забор остался на том же месте, что и раньше.

Причины, по которым Вадим пришел работать в ПНИ, личного характера: «Мой отец, офицер, умирал безногим, - объясняет Мурашов. - Я впервые в жизни столкнулся с нашими социальными службами, понял, что от них индивидуального подхода к людям не дождешься. Подумал, что нужно действовать самому».

После этого Вадим попал на прием к Владимиру Петросяну, руководителю департамента социальной защиты населения Москвы - именно это ведомство курирует городские ПНИ (всего их в столице 21).

«Я предложил Петросяну устроить первый российский интернат, действующий по принципу государственно-частного партнерства, - вспоминает Мурашов. - Я был готов найти инвесторов и брался выполнять заказ от департамента соцзащиты на обслуживание больных людей, причем с солидной для государства экономией. По такому принципу устроены западные учреждения для людей с неврологическими и психиатрическими проблемами. В таких учреждениях люди живут под социальным присмотром: в определенное время приходит сиделка, напоминает о приеме лекарств, помогает умыться, выводит на прогулку в парк, в магазины в город, потом - в столовую. Под социальным присмотром в таких учреждениях - не более 50-ти подопечных, а у нас в интернатах живут по 500 человек. Их по команде выводят на прогулку, сигареты выдают поштучно и за хорошее поведение, а конфеты из столовых в комнаты забирать категорически запрещено, а то оставят без прогулки».

По словам Мурашова, в департаменте к его идее отнеслись благосклонно: «На первой же встрече мне было предложено самому стать директором ПНИ, диплом психиатра к этому располагал. Петросян сказал: "Давайте перед тем, как вы будете делать частное учреждение, вы поработаете в государственном учреждении, а потом уже начнете действовать сами". После этого со мной подписали годовой контракт».

При Мурашове обитатели ПНИ №12 играли в футбол, выходили в город, участвовали в конкурсах и соревнованиях и даже - об этом Вадим вспоминает с особенной гордостью - катались на лошадях.

Мурашов пытался изменить внутренний распорядок в интернате: «Социальные стандарты были разработаны после войны и давно не пересматривались: например, пациентов без конца кормят кашей и хлебом, они тучные, малоподвижные. К тому же, в одном и том же месте содержат сохранных больных, способных себя обслуживать самостоятельно - аутистов, людей с синдромом Дауна, больных легкой формой ДЦП - и пациентов с болезнью Альцгеймера, которым нужна постоянная помощь. И даже тех, кто способен обслуживать себя самостоятельно, редко выпускают на улицу. Такого рода интернаты - закрытые учреждения, это повелось еще с советских времен, когда психиатрические лечебницы использовались для решения конкретных задач карательной психиатрии. Сейчас эти задачи не стоят, но сама система сохранилась».

С энтузиазмом неофита Мурашов решил провести анкетирование по всем ПНИ Москвы: «Я хотел выяснить, что за персонал работает в интернатах и почему он вообще туда идет. Мне было интересно понять, какова стоимость услуг, предоставляемых ПНИ, сколько стоит один койко-день, какие больные там находятся и кто из них лишен дееспособности, а кто - нет».

Ни один из московских интернатов не принял участие в анкетировании, все отказались. Пансионат по западной схеме Мурашов так и не построил. Он считает, что годовой контракт ему не продлили потому, что он попытался изменить систему.

Свобода и квартира

За год в психоневрологические интернаты Москвы поступает тысяча человек; в общей сложности, в интернатах города живут десять с половиной тысяч пациентов (из них 8245 - мужчины в возрасте 18-58 лет). Около пяти тысяч попали в ПНИ из коррекционных детских домов без психиатрического переосвидетельствования.

28-летний Дмитрий Кувшинов никогда в жизни не видел своих родителей и даже не знает, как их зовут. С виду он производит впечатление обычного молодого человека, каких сотни в метро и на улицах. Он помнит себя с пяти лет - в этом возрасте он находился в коррекционном детском доме №7, рядом с метро «Новые Черемушки». Видимо, уже тогда у него была «инвалидность по умственному заболеванию», вот только по какому именно, Дима не знает и никто ему не говорил.

О том периоде он рассказывает связно и слегка старомодно: «Из детства мне запомнилось многое: и плохое, и хорошее. Вот вздумаешь побаловаться, так тебя нянечки отругают очень здорово: и скакалками побьют со всей силы, и голышом на крапиву кладут. Топили несколько раз: помню, мне лет девять, так они вот что удумали - набрали полную ванную холодной воды до верха. Руки, естественно, заломали, ноги держали, и - головой вниз, таким макаром наказывали. А если до ванны лень тащить, санитарки наливали большой керамический таз, туда хлорку сыпали, и опять же - головой до дна. Сами сидят, чай пьют».

Когда Кувшинову исполнилось 17 лет, из детского дома его перевели в ПНИ в Филимонках: Дима живет в комнате с двумя соседями, у них есть один телевизор и шкаф, а в тазу на полу - улитки и черепаха. Правда, Диме приходится убирать весь этаж, но это ерунда. Главное, радуется Дима, в последние два года жить стало попроще: «Аминазин людям реже дают, а от него ведь целые сутки спать хочется, так и не заметишь, как жизнь прошла. И галоперидол теперь не всем колют, а только некоторым, но их так скрючивает, что смотреть больно». Еще радостно, что охрана бить перестала, а то один раз такое было: Дима без спросу с девушкой за воротами встретился, так его охранники избили и закрыли на несколько дней в комнате социальной адаптации, где голые стены, мебели вообще никакой нет, только пара стеллажей, на которых нужно спать. Потом его долго шатало.

О том, что Кувшинову как выпускнику детдома по достижении 18 лет положена отдельная квартира, он узнал лишь через десять лет - жилье он не получил, и получит ли когда-нибудь - неизвестно. «Наверное, государству удобно было меня сплавить, а квартиру мою перепродать», - размышляет Кувшинов (за последний год российское государство предоставило выпускникам коррекционных детских домов всего 24 квартиры ).

Жить в интернате Дима категорически не хочет: «На воле и в интернате - это две большие разницы. На свободе ты живешь вольно, ты кому-то себя посвящаешь. А в интернате все под присмотром. Зачем там жить?» Год назад администрация ПНИ разрешила Диме подрабатывать грузчиком в гостинице «Турист», но после работы он обязан возвращаться в интернат. Его место жительства - там.

Годовой бюджет, выделяемый московским департаментом соцзащиты интернатам, составляет 7,4 миллиарда рублей. Простой арифметический подсчет показывает: на каждого жильца выходит по 60 тысяч рублей в месяц (в провинции эта цифра составляет примерно 50 тысяч рублей в месяц на одного человека).

«Я долго думала, почему в ПНИ так охотно берут молодых людей и мужчин среднего возраста, - говорит Мария Сиснева, психолог правозащитной организации «Гражданская комиссия по правам человека». - Потом меня осенило: деньги в бюджет интерната идут колоссальные, а если человек молодой, то финансирование на него будет выделяться много лет. Пожилого человека брать невыгодно: он проживет года два-три, да и проблем с ним гораздо больше, потому что за ним нужен круглосуточный уход. Мне доподлинно известны случаи, когда за то, чтобы устроить своих сенильных родственников в интернат, люди давали взятки от 25 до 50 тысяч рублей. А молодых берут не глядя».

Алексей Вовченко, заместитель министра социальной защиты населения России рассказывает: «Более 30-ти процентов в ПНИ - молодые люди из специализированных детских домов. Их и по хозяйству используют, и на ставку санитаров берут. Пожилые в очереди годами стоят, а директора интернатов радуются, когда молодежь из детдома в ПНИ приходят. Молодые ведь не только огород копают, они и ремонт сделать могут - уж что-что, а трудовые навыки им в детских домах прививают. А эти люди могли бы жить самостоятельно под социальным надзором».

Таня и книги

С Таней Багдасарян мы встречаемся в библиотеке для слабовидящих неподалеку от метро «Проспект Мира». 36-летняя Таня, дипломированный тифлопедагог, сидит за столом и читает «Алису в стране чудес» на английском «брайле».

У Багдасарян тот тип внешности, который принято называть уютным: круглое лицо, очки с сильными диоптриями, волосы собраны в «корзинку». Рядом с креслом - костыли.

Когда-то она училась в обычной школе, где ей очень нравилось, вот только учителя сердились, что она их с первого раза не понимает. Учительница велела Таниной бабушке идти с внучкой в поликлинику: Тане поставили диагноз «органические поражения центральной нервной системы», и девочку повезли в коррекционную школу, на пятидневку. Ей казалось, что там будет весело, много детей и игрушек, а летом - разные игры. И детей действительно было очень много, вот только никто с ними особенно не играл. Я спрашиваю Таню, обижал ли ее кто-нибудь, в ответ она молчит.

Позже Багдасарян перевели в психоневрологический интернат: она говорит, что хотела бы жить отдельно, но собственности у нее нет - квартиру, в которой Таня прописана, недавно приватизировала ее мама. «Я маму спрашивала, как же так, почему я собственницей не стала, - рассказывает Таня. - Мама мне ответила: "Ничего страшного"».

Сейчас Багдасарян живет в столичном ПНИ №25 (правда, иногда остается у мамы), где отделения всегда закрыты на ключ, в комнатах - по четыре человека, палаты - как в больнице. «Хорошо бы у нас была своя комната и мы бы сами покупали себе мебель, - жалуется Таня. - А то у нас только кровати, тумбочка, маленький шкаф - все это на четверых».

Багдасарян показывает мне фотографии своих соседок. Наташа Шмаева, ей 70 лет, она плохо слышит и мало что видит; в ПНИ ее перевели из дома для слепоглухих в Сергиевом Посаде. Катя Клименко, ей 19, она прекрасно соображает, но никто в детском доме не научил ее читать и писать. Маша - ей было 20 лет, недавно она «умерла от тоски», поскольку ей было запрещено выходить в город.

Сама Багдасарян дистанционно окончила Московскую открытую социальную академию по специальности «коррекционный педагог», активно пользуется интернетом и постоянно смотрит сайты западных социальных учреждений. «Вот в Европе и США совсем другие дома. Там один человек живет в комнате, где так красиво все расставлено, - мечтает Багдасарян. - А у нас все перемешаны: тяжелые больные в одной комнате с молодежью, никакой самостоятельности нет, даже чай сделать нельзя, потому что чайники - под запретом».

Представившись посетителем, я прохожу в ПНИ №25 - серое четырехэтажное здание, окруженное глухим забором, неподалеку от метро «Петровско-Разумовская».

В здании совсем недавно закончился ремонт; стены облицованы светлым деревом, полы - розовым кафелем. В холле - гарнитур из кожаных кресел с причудливо изогнутыми спинками и подлокотниками. На стене, в плексигласовых карманах, висят правила: «Администрация интерната рада обеспечить для вас наилучшие условия для проживания, отдыха, проведения досуга и, кроме того: обеспечить всех медицинской помощью, обеспечить безопасность нахождения в интернате, контролировать содержание посылок и передач, обеспечить приглашение священнослужителя». Рядом предупреждение, выписанное каллиграфическим почерком: «Главным врачом могут быть ограничены следующие права: вести переписку без цензуры, получать и отправлять посылки, пользоваться телефоном, принимать посетителей, иметь и приобретать предметы первой необходимости, пользоваться собственной одеждой».

Все отделения в ПНИ - закрытые, посетители общаются с жильцами только на межлестничных площадках, где стоят кресла. Дважды в день жильцов выводят на свежий воздух: строем, в прогулочный дворик. В центре двора - столик, на нем два ящика, в одном таблетки, в другом сигареты. За столиком стоит медсестра. Съел таблетку - получи сигарету. Мужчины во дворике одеты абсолютно одинаково, в казенное: джинсы, клетчатые рубашки, белые кепки. Женщины в одинаковых теплых халатах, поверх накинуты серые кофты.

«Петров, ты еще одну сосиску хочешь? - весело спрашивает медсестра больного лет 30-ти. - Пусть твой папа сходит, купит. Ах, у тебя папы нет? Тогда жди, пока дадут».

Теплый солнечный день. Медсестры и санитары сидят у входа во дворик на лавочках. Смеются, курят.

Надя и Андрей

По данным московского департамента социальной защиты населения, «около 80 процентов бюджетных средств составляют выплаты на заработную плату с начислениями».

У сотрудников российских ПНИ зарплата гораздо выше, чем у их коллег из других лечебных учреждений: в среднем директор московского интерната получает 80 тысяч рублей в месяц, заведующий отделением - 60 тысяч, медсестра - около 40 тысяч, санитарка - 30 тысяч. Такие высокие зарплаты объясняются еще и тем, что штатное расписание в стандартном российском интернате заполнено на две трети, а оставшиеся ставки делят.

«У нас в интернате многие не умеют читать и писать, хотя могли бы, - сокрушается Таня Багдасарян. - Я стала сама учить, пошла к директору, попросила взять меня на работу дефектологом, все равно у нас в ПНИ его не было. Мне сказали: "Танечка, учи бесплатно, у нас этой ставки нет"».

«Известно, что у подмосковных медсестер и санитаров, работающих в московских интернатах, хватает денег на то, чтобы снимать себе квартиру в городе, - язвительно говорит психолог Надежда Пелепец. - При этом администрация интерната отбирает у проживающих 75 процентов пенсии за стационарное обслуживание». Надежда досконально изучила систему российских интернатов, поскольку из них последние четыре года не выходит ее жених Андрей Дружинин.

В 2005 году они работали вместе в детском реабилитационном центре «Наш солнечный мир» (в то время он находился в московском районе Текстильщики): Пелепец - волонтером, Дружинин - коневодом на иппотерапии. «Мы два года общались с Андреем на уровне "привет-пока", я знала, что есть такой чувак, сохранный аутист, пришел из института коррекционной педагогики, - вспоминает начало их романа Надежда. - Я знала его в лицо, знала, как его зовут, и все. Было видно, что он стеснителен, что ему трудно разговаривать, но не более того».

В 2007 году у Андрея случился нервный срыв, и он отпустил из конюшни всех лошадей. Лошадей поймали где-то рядом со станцией метро. Андрею, по словам Нади, до сих пор ужасно стыдно за то, что он сделал: «Я его потом спрашивала: "Ты ведь не думал, что лошади будут жить долго, счастливо и уйдут из Текстильщиков в пампасы?" А он мне: "Нет, конечно. Что ж я, дурак?" - "А зачем выпустил-то?" - "В знак протеста". Там такая была история: Андрей хотел пасти лошадей, другие не хотели, и он таким дурацким способом самовыразился».

После акта самовыражения двоюродная тетя Андрея (заместитель главного врача Московской областной психоневрологической больницы для детей с поражением ЦНС с нарушением психики) Надежда Черлина уговорила его «подлечиться стационарно» в психиатрической больнице №13 в Люблино.

Затем Андрей оказался в ПНИ №25. «У него был лишний вес от лекарств и короткая стрижка, - описывает Надежда внешность Андрея. - Когда я его увидела и спросила, как у него дела, он ответил, что невесело каждый день просыпаться и думать, что в этом месте проведешь остаток жизни. В этот момент меня накрыло, я стала к нему ходить. Кроме тети, родных у Андрея не было: мама умерла в 2004 году... И вот, представляете себе, в какой-то момент тетя попросила Андрея оформить на нее генеральную доверенность, тут же подала заявление о лишении его дееспособности, и в принадлежащую ему трехкомнатную квартиру на площади Ильича радостно вселился ее сын Антон Черлин».

Про историю с квартирой Надежда узнала в начале лета 2011 года - и сразу же начала действовать: «Пошла, взяла выписку из ЕГРП (единый государственный реестр прав на недвижимое имущество и сделок с ними - прим. «Ленты.ру» ) и тут же выяснила, что собственником квартиры является Андрюхин двоюродный брат. Надежда Черлина квартиру путем купли-продажи отдала своему сыну».

Сделка была оспорена в суде: Дружинин выиграл, но Черлина подала апелляцию. Надежда поняла, что «нужно из этой ситуации как-то выковыриваться и срочно выбираться из интерната».

Для того чтобы Андрея признали годным к самостоятельному проживанию, была назначена стационарная экспертиза в институте имени Сербского. Я видела запись интервью Дружинина до этой экспертизы: чуть полноватый спокойный брюнет со связной речью, доходчиво объясняющий, что в интернате свободы нет, а значит, нормальной жизни - тоже.

Я видела его лично после экспертизы в институте имени Сербского и четырех лет жизни в интернате. Теперь это грузный молодой человек с встревоженным выражением лица и с неаккуратной стрижкой; он не в состоянии дать ответ на любой, даже самый простой, вопрос. «Андрюху просто залечили, - злится Надежда. - Ему назначали азалептин, галоперидол, аминазин в неслабой дозировке. От этого он был на человека не похож». Надежда считает, что его как будто специально залечивали до такой степени, чтобы он больше никогда не пытался жить самостоятельно.

Суд и больница

Все началось с клеща, который в 2004 году укусил на полянке Кирилла К., спортсмена и водителя рейсового автобуса по маршруту «Царское село - Санкт-Петербург». Кирилл занимался ушу. На дворе было лето, тренировки в клубе закончились, он решил потренироваться самостоятельно. По его словам, «что-то изобразил в лесу рядом с Павловском», затем вернулся домой, в город Пушкин; принял душ, заметил торчащего из ноги клеща. После того как клещ был благополучно извлечен, в больнице имени Боткина Кириллу прописали профилактические противоэнцефалитные препараты. Они, увы, не помогли. Его месяц лечили от клещевого энцефалита амбулаторно, а еще через два месяца Кирилл оказался в психиатрической лечебнице в селе Никулино (Ленинградская область).

«Моя жена Людмила, учительница французского языка в пушкинской школе, пошла в психоневрологический диспансер, сказала, что я веду себя неадекватно, включаю газ на кухне, не закрываю входную дверь. Мне велели явиться в диспансер, поставили на учет к невропатологу, но на этом моя история не закончилась», - излагает свою версию событий Кирилл. Ему 54 года, выглядит он на 15 лет моложе, в его шестиметровой комнате в коммунальной квартире - боксерские перчатки и велосипед.

В психиатрическую лечебницу Кирилла забрали зимой 2005-го, ночью, когда он вышел выносить мусор из квартиры: «Я вышел из квартиры, жена захлопнула за мной дверь. Подхожу к мусорному баку, через пять минут подъезжает карета "Скорой помощи": "Гражданин такой-то? Пройдемте с нами". И все, повезли в Никулино».

Азалептин, аминазин и галоперидол, активно применяемые в российской психиатрии, - лекарства-нейролептики (антипсихотические средства). Азалептин усиливает действие снотворных; побочные действия: головокружение, сонливость, головная боль, обморочные состояния, ажитация. Побочные действия при использовании аминазина похожие - сонливость и головокружение, а также пароксизмально возникающие судороги мышц шеи, языка, дна ротовой полости, тремор. Галоперидол может вызвать головную боль, бессонницу или сонливость, состояние тревоги, обострить психоз и галлюцинации, привести к причмокиванию и сморщиванию губ, надуванию щек, быстрым движениям языком, неконтролируемым движениям рук и ног.

Больше всего в клинике ему запомнились уколы аминазина, от которых ему было нечеловечески плохо: «Давление - 50 на 60, я ходить вообще не мог, пластом лежал, как и все остальные». Параллельно с этим Людмила подала заявление в суд с просьбой признать ее мужа недееспособным. Кирилл вспоминает, как его возили на суд: «Моя зимняя одежда, в которой меня из дома привезли, куда-то делась. Мне дали тулуп с чьего-то плеча и валенки разного размера. Кто-то из врачей увидел меня, пошутил: "Прямо как большевик перед расстрелом". На суде было что-то ужасное: Людмила, с которой мы прожили много лет, говорила, что я сахар мимо чашки сыплю, духовкой пользоваться не умею, не соображаю ничего. Она настаивала на том, чтобы из психиатрической лечебницы меня сразу же перевели в интернат».

Спасло Кирилла то, что его друг нашел в почтовом ящике рекламную листовку адвокатской конторы «Онегин»: «Адвокатская помощь в медицинских ситуациях, помощь больным в психиатрических учреждениях». С этого момента делами Кирилла стал заниматься питерский адвокат Дмитрий Бартенев.

Бартенев - единственный российский адвокат, который успешно вытаскивает подзащитных из психиатрических заведений. Он с легким смешком вспоминает свое первое дело: молодой человек решил устроиться проводником на РЖД, на собеседовании обмолвился о своей гомосексуальной ориентации, а дальше получил отказ в месте «по причине психического заболевания, а именно - "гомосексуализма"». Тому молодому человеку настоятельно рекомендовали пройти психиатрическую экспертизу в больнице; Бартенев быстро и с блеском доказал, что гомосексуальность и психиатрические заболевания не имеют между собой ничего общего.

Случаем Кирилла К. адвокат занимался без малого четыре года: «Для того чтобы суд признал Кирилла вменяемым, нам пришлось пройти пять психиатрических экспертиз в больницах. Жить ему было негде, жена домой не пускала, но и это не главное: вы даже не представляете, какие требования к дееспособности предъявляют врачебные комиссии. Вы, например, легко можете потерять мобильный телефон, ничего страшного в этом не будет. Но если это сделает человек, проходящий психиатрическую экспертизу в больнице, то это будет прямым свидетельством его недееспособности».

Так, Кирилла спрашивали, умеет ли он пользоваться интернетом и компьютером, хотя ни то, ни другое водителю не требуется. «В целом проблема психиатрии в России связана с тем, что в пациентах психиатрических заведений не видят личность. Не ведется диалог с пациентом на равных, - уверен адвокат Бартенев. - Российская психиатрия претендует на решение всех проблем: закрыть, изолировать, запретить думать самостоятельно».

Трудами Бартенева Кирилла восстановили на работе, ему даже выделили комнатку в коммунальной квартире. Не случись этого - он жил бы в одном из психоневрологических интернатов Ленинградской области.

Приют

Психоневрологический интернат №3, расположенный под Петергофом, - один из самых больших в России. На пяти этажах - 1080 человек. В здании два корпуса, которые активно ремонтируются; ремонт только одного из них обошелся в 150 миллионов рублей. Годовой бюджет ПНИ - 477 миллионов рублей. Все корпуса снаружи облицованы серой потрескавшейся плиткой, а построены, судя по виду, в середине прошлого века. Внутри рабочие в оранжевых куртках активно сверлят полы, красят стены; видны всполохи газосварочных аппаратов.

По интернату меня водит директор учреждения, врач-травматолог Наталья Зелинская. В молодости она рванула из Донецка в Петербург да так и осталась.

Она ведет меня мимо обшарпанных лифтов и тюков с грязным бельем, которые лежат в коридоре, и объясняет: «Видите, тут обои пациенты руками заляпали? Мы два года назад ремонт делали, обои новые поклеили. Теперь все переделываем, плитку кладем». На вопрос, почему нельзя было положить плитку с самого начала и не тратить деньги дважды, Зелинская не отвечает.

Внутри самих корпусов народу немного - почти у всех, уверяет Зелинская, прогулка. Мне показывают пустые палаты - в каждой по десять аккуратно заправленных кроватей под пестрыми одеялами. На стенках - рисунки карандашом. Шкафов практически нет, одни тумбочки.

В каждом отделении - два туалета и два душа; для больных-колясочников предусмотрена помывочная - одна на этаж.

Питерская благотворительная организация «Перспективы», специализирующаяся на помощи инвалидам, сделала душевые комнаты для лежачих больных: санузлы для 12-ти палат обошлись в один миллион рублей; администрация интерната не потратила ни копейки. Зато интернат полностью оборудовал несколько «элитных» комнат. Они находятся на первом этаже; он прихотливо устроен - поделен на две неравные части. В первой - однокомнатные квартиры, оборудованные мебельными стенками, диванами, кроватями, плазменными телевизорами и компьютерами. Двери добротные, вишневого дерева. В таких помещениях живут люди, заслужившие, по словам Зелинской, «доверие руководства».

Мы заходим в одну из квартир, где юноша в серой толстовке играет в игру на компьютере с большим монитором. По соседству с ним живет крепкий рыжеволосый Игорь с наколками на руках, на вид - лет 30 с лишним. Когда-то, рассказывает Зелинская, Игоря перевели в ПНИ из детского дома за девиантное поведение; теперь он «исправился», помогает администрации, работает санитаром. На накачанных плечах Игоря трещит белоснежный халат, сквозь халат просвечивает футболка с надписью «Rich».

Поигрывая желваками, Игорь глядит на толпу беззубых и шатающихся мужчин, которых толпой загоняют в душ. Все эти люди живут во второй части этажа, в специализированном отделении для людей, прошедших принудительное лечение в городских психиатрических лечебницах.

В отделении - палаты на десять человек; железные кровати привинчены к полу, дверей в комнатах нет. На собравшихся перед душевой мужчин без брюк, одетых только в застиранные коричневые рубашки, Игорь смотрит как пастух на нерадивых овец.

При этом ПНИ №3 - единственный интернат в Петербурге, в котором позволено работать волонтерам. В остальные восемь интернатов города не пускают никого, кроме родственников. По мнению руководителя «Перспектив» Марии Островской, именно в силу закрытости в этой системе распространены уголовные порядки: «В интернаты попадают и престарелые люди с психическими нарушениями, и алкоголики, которые допились до умственной отсталости, и уголовники, и люди из детских домов, которых некуда деть. Часть людей совершенно не адекватна в своих возможностях, и этим пользуются остальные: например, есть сексуальное насилие одних сильных мальчиков над другими. Я недавно ездила в интернат Звенигорода. Там, со слов пациентов, сильные бьют слабых скрученными и вымоченными в соленой воде полотенцами».

Коррупция

В 2008 году аппарат уполномоченного по правам человека Пермского края Татьяны Марголиной провел проверку нескольких ПНИ (всего в регионе их 15). После проверки был опубликован доклад «Соблюдение прав лиц, постоянно проживающих в психоневрологических домах-интернатах Пермского края». Согласно документу, в интернатах были выявлены случаи смерти проживающих - ввиду несвоевременности оказания медицинской помощи; высокая скученность проживания; направление проживающих на лечение в психиатрические стационары и применение к ним необоснованного лечения психотропными препаратами в качестве наказания. За работу в интернате проживающим не платили ни копейки.

Доклад Марголиной стал одной из первых попыток показать ситуацию изнутри, он наделал в крае много шума: например, после его публикации во всех 15-ти интернатах был сделан ремонт. Тем не менее с течением времени сообщений о правонарушениях в ПНИ становилось все больше.

Хроника такова: в 2009 году прокуратура Октябрьского района Екатеринбурга предъявила иски к психиатрам и сотрудникам психиатрических заведений из-за нарушений прав пациентов-подопечных на жилье. Так, врач-психиатр Зубарева оформила опекунство над недееспособным Савельевым, зарегистрировалась в его квартире, приватизировала квартиру своего подопечного и отправила его в Березовский психоневрологический интернат (Свердловская область). По той же схеме врач-психиатр Недотко выселила из квартиры недееспособного Богуславского, врач Цихалевская лишила собственности свою же пациентку Войкову, а врач Гаврилова - больную Гребенникову.

В феврале 2013 года главного бухгалтера интерната в городе Сальск (Ростовская область) арестовали по подозрению в хищении 15 миллионов рублей. В одном из ПНИ на границе России и Казахстана зафиксировали случаи изготовления жильцами сосновых гробов: впрок, для собственных нужд, и на продажу.

В марте 2013 года в Чувашской республике в суд было направлено дело директора Шомиковского психоневрологического интерната Сергея Вачаева и директора обществ с ограниченной ответственностью «Компания Дайм», «Аватар», «Альбатрос» и «СК Дайм» Алексея Дмитриева. По версии следствия, Вачаев заключил 19 государственных контрактов с ООО «Компания Дайм», «Аватар», «Альбатрос» и «СК Дайм», возглавляемых Дмитриевым, на выполнение текущего ремонта на общую сумму свыше двух миллионов рублей. Несмотря на то, что Дмитриев не выполнил даже половину от обещанного, Вачаев подписал фиктивные документы, свидетельствующие о приемке всего объема работ. На этом основании два миллиона были перечислены на счет фирм Дмитриева. В итоге суд приговорил Вачаева к пяти годам лишения свободы и штрафу в размере 500 тысяч рублей; Дмитриев получил два с половиной года колонии и штраф в 300 тысяч рублей.

В марте 1999-го в результате возгорания в корпусе ПНИ в селе Михайловском (Вологодская область) погиб 21 человек; в поджоге признался один из пациентов, он был признан полностью невменяемым. В декабре 1999-го пламя охватило ПНИ Приморска (Ленинградская область), погибли 22 человека; причина пожара не установлена. В октябре 2002-го пожар в ПНИ в подмосковном поселке Филимоновка унес жизни шестерых детей; причина не установлена. В поселке Дмитровский Погост (Шатурский район Московской области) в декабре 2005-го сгорел психоневрологический диспансер; в огне погибли семь пациентов. В апреле 2013-го при пожаре в психиатрическое лечебнице в поселке Раменский (Московская область) погибли 38 человек; некоторые пациенты были привязаны к кроватям, поскольку страдали тяжелой формой заболеваний. В ночь с 12 на 13 сентября 2013-го в ПНИ в Новгородской области произошел пожар; 37 человек погибли.

«Зайдите в любой интернат, там всегда будет идти ремонт, - уверяет бывший директор ПНИ №12 Вадим Мурашов. - Потому что ремонт - это тендеры, это выгодно. При этом от ремонта мало толка: для интернатов нужно строить новые помещения, а не бесконечно латать многопролетные здания, в которых раньше были заводы и ПТУ».

По мнению Мурашова, существующие ПНИ мало пригодны для лежачих и тяжелых больных: «Там не пандусы, а узкие многопролетные лестницы. Сколько одна медсестра может колясочников при пожаре вытащить - кто-нибудь над этим думал?»

Мурашов уверен: большое количество людей, погибших при недавних пожарах в интернатах Московской и Новгородской областей, вызвано именно этим.

«Интернаты для нас на данный момент - наибольшая проблема», - признается Алексей Вовченко, заместитель министра труда и социальной защиты России. Он согласен с тем, что существующая сеть не выдерживает никакой критики: люди с тяжелыми заболеваниями лежат на втором и третьем этажах, будет пожар - опять будут жертвы. «В Москве и Петербурге интернаты расположены в городах, а в области - здания старые, это может быть все что угодно - завод, училище, хлев, конюшня, лишь бы подальше, лишь бы с глаз долой. При этом директор интерната - микрогосударь, у него - подсобное хозяйство, он посторонних пускать не хочет. Эту систему необходимо открывать для общественного контроля», - отмечает Вовченко.

Другие голоса, другие комнаты

«Наша система как будто говорит: поедешь в интернат и оттуда не вырвешься», - разъясняет Андрей Горшков, основатель сайта tvoritdobro.ru (занимается поиском и систематизацией информации для людей с ограниченными возможностями).

Горшкову 36 лет, при рождении у него диагностировали детский церебральный паралич. Мама по совету врачей от Андрея отказалась, и его поместили в детский дом. Про тот период своей жизни Горшков помнит одно: «В одной палате 20 человек, условия тюремные. К нормальной жизни тебя никто не подготавливает. Хочешь читать и писать - учись сам. Мне, допустим, повезло, я много времени провел в городских больницах, там лежали дети "с воли", из обычных семей, они мне здорово помогли. И все равно до 21 года меня держали в детском интернате, потом перевели во взрослый».

Когда Андрей попал в московский ПНИ №30, то сразу сказал: «Я у вас ненадолго задержусь». В итоге он провел в интернате больше года и чудом добился перевода в пансионат ветеранов войны и труда. Таких пансионатов, объясняет мне Горшков, на всю Россию - всего 12, в них люди живут в больших комнатах по двое и на прогулку выходят, когда захочется. Но никто в детском доме не рассказывает воспитанникам о том, что они могут там жить.

Я спрашиваю, каким образом ему удалось перевестись в пансионат, и Горшков отвечает предельно скупо: «Помог один знакомый». Много позже Андрею даже удалось получить квартиру.

Он пытался самому себе доказать, что можно найти выход из интернатской системы: «Ты все время боишься, что с тобой завтра могут что-то страшное сделать. Ударят, на уколы посадят, превратят в овоща, направят за любое нарушение режима в психушку».

Когда я спрашиваю его про самый страшный случай, который случился с ним в интернате, Горшков долго смотрит на меня широко расставленными темными глазами: «Вы знаете, я такое видел... Я не буду про это говорить… Но мои знакомые в одном из интернатов спрыгнули из окошка, насмерть. Вам это странным кажется, да? А я вам скажу: такое вполне может быть, если тебе говорят: "Ты никогда не получишь квартиру, ты вообще никому не нужен, ты всегда будешь жить здесь". Вы не понимаете, вы ведь не живете там, и не жили, и жить не будете никогда». Теперь он пытается мне объяснить все так, чтобы я поняла: «Они многим сломали судьбу, и мне - тоже».

21.02.2019 Наличие вакансий в медицинском отделении

Инструктор ЛФК - 0,5 ставки

Старшая медицинская сестра - 1 ставка

Врач-терапевт - 1 ставка

Врач-психиатр - 1 ставка

"ВОПРОС-ОТВЕТ"

Людмила Александровна: можно ли определить на один месяц моего недееспособного мужа на платной основе, т.к. у меня возникла необходимость выехать из Тюмени. Что для этого необходимо?

Врач-терапевт: УважаемаяЛюдмила Александровна! Для помещения в Виинзилинский психоневрологический интернат сроком на один месяц необходимо предоставить следующие документы:

- заявление опекуна;

- паспорт опекуна;

- паспорт, СНИЛС, медицинский полис опекаемого;

- справка МСЭ, Индивидуальная программа реабилитации;

- медицинская карта для помещения в учреждение социального обслуживания;

- документы, подтверждающие психостатус;

По всем вопросам обращаться к заместителю директора по медицинским вопросам по телефону: 39-92-30

Александр: на каких условиях можно поступить в ваш интернат на хозрасчетной основе?

Заместитель директора: Уважаемый, Александр! Для размещения в наше учреждение на условиях полной оплаты, прежде всего, нужно связаться с для уточнения наличия свободных мест. Если таковые имеются, Вы должны обратиться в адрес директора учреждения с заявлением и предоставить необходимые документы. С вами заключат договор на оказание социальных услуг сроком на один год (при необходимости он продлевается), к которому прилагается прейскурант цен. Оплата формируется на основании табелей учета услуг и актов выполненных работ, производится как наличным, так и безналичным расчетом. Перечень оказываемых услуг (соответственно размер оплаты) зависит от тяжести состояния клиента. Термин «госпитализация» в отношении нашего учреждения не употребляется, так как мы являемся не медицинским учреждением, а медико-социальным, клиенты могут находиться в психоневрологическом интернате неограниченное количество времени.

С новым годом!

Уважаемые сотрудники! Поздравляю Вас с Новым годом! Желаю здоровья, семейного благополучия, успехов в вашем сложном труде. Ваше внимание, доброта и помощь нашим родным и близким людям жизненно необходима! С уважением, Ф.С. Шибаева

Юрисконсульт: Существует целый ряд ситуаций, таких как оформление наследства, выписка из квартиры умершего, получения пособия на погребение и т.д, в которых может потребоваться свидетельство о смерти. Поскольку захоронением Вашего отца занимался интернат, то свидетельство о смерти было получено сотрудниками АСУСОН ТО «Винзилинский психоневрологический интернат» и оно находится в личном деле и хранится в архиве в течение 70 лет. Вам необходимо получить дубликат. Копия выдается в отделе ЗАГС по месту прописки умершего или по месту его последнего проживания по заявлению и предъявлению документов подтверждающих ваши родственные связи с умершим. Вам понадобится:

-заявление

-документы, подтверждающие вашу связь с умершим

-справка об оплате государственной пошлины

Елена Сергеевна: Я бы хотела забрать из интерната свою сестру. Как это сделать?

Юрисконсульт: На основании п. 28 Положения о психоневрологическом интернате, утвержденного приказом Министерства социального обеспечения РСФСР от 27.12.1978 г. № 145 выписка инвалида из психоневрологического интерната производится по просьбе родственников, которые могут его содержать и обеспечить необходимый уход за ним. Данные обстоятельства необходимо подтвердить документально (акт обследования жилого помещения, справка о доходах и др.) Согласно п. 3.18, 3.21 Положения об АСУСОН ТО «Винзилинский психоневрологический интернат», утвержденного приказом от 14.03.2011г. №34, Выписка из психоневрологического интерната производится: - по личному заявлению лица, признанного в установленном законом порядке недееспособным, при наличии заключения врачебной комиссии с участием врача-психиатра, о том что по состоянию здоровья такое лицо способно проживать самостоятельно; - по заявлению законного представителя лица, признанного в установленном законом порядке недееспособным, если такое лицо по своему состоянию не способно подать личное заявление, при условии, что его законный представитель обязуется осуществлять уход или обеспечить осуществление ухода за своим подопечным. Данное заявление со всеми необходимыми документами передается в органы опеки, в последствии чего на Вас оформляется опекунство. После назначения Вас опекуном недееспособного гражданина, он отчисляется из интерната; - по личному заявлению гражданина, при наличии заключения врачебной комиссии о том, что по состоянию здоровья гражданин способен проживать самостоятельно; В случае, если Ваша сестра находится в интернате на условиях полной оплаты, необходимо заявление о расторжении договора от лица, заключившего договор.

Я являюсь отцом проживающего у Вас молодого человека. Он признан судом недееспособным. Я хотел бы продать квартиру и купить площадью поменьше. Часть квартиры принадлежит сыну. Ответьте, какие шаги я должен сделать?

Юрисконсульт: Согласно ч.4 ст.35 ГК РФ опекунами граждан, нуждающихся в опеке, находящихся или помещенных в учреждения социальной защиты населения, являются эти учреждения. Таким образом, опекуном вашего брата является АСУСОН ТО «Винзилинский психоневрологический интернат» в лице директора. В соответствии с ч.2 ст. 37 ГК РФ опекун не вправе без предварительного разрешения органов опеки и попечительства совершать сделок по отчуждению, в том числе обмену или дарению имущества подопечного, сдачи его в наем (в аренду), в безвозмездное пользование или в залог, сделок, влекущих отказ от принадлежащих подопечному прав, раздел его имущества или выдел из него долей, а также любых других сделок, влекущих уменьшение имущества подопечного. На основании вышеизложенного, Вам необходимо в первую очередь подобрать объект недвижимого имущества, который Вы предполагаете приобрести; написать заявление на имя опекуна (директора АСУСОН ТО «Винзилинский психоневрологический интернат») с просьбой разрешить оформление сделки купли-продажи квартиры, принадлежащей на праве общей долевой собственности Вашему сыну, к заявлению необходимо приложить документы, подтверждающие право собственности, а также иные документы, относящиеся к данному жилому помещению и документы на приобретаемое жилое помещение. В заявлении необходимо указать площадь (м2) жилого помещения, пропорционально доле, причитающейся Вашему сыну. После чего Ваше заявление с приложенными документами направляется опекуном в органы опеки и попечительства для согласования. Учитывая то обстоятельство, что Вы предполагаете приобрести квартиру меньшей площадью, Вам необходимо предоставить доказательства того, что жилищные и имущественные права и интересы недееспособного не будут нарушены (предоставление недееспособному большей части долей в собственность, месторасположение дома, стоимость м2 в приобретаемой квартире выше и др. обстоятельства). В случае положительного ответа органа опеки и попечительства, опекуном оформляется нотариальная доверенность на Ваше имя на совершение сделки купли-продажи недвижимого имущества.

Мария Ивановна: В интернате проживает мой сын. Он является недееспособным, но за ним закреплено право собственности на ½ площади нашей квартиры. Как быть с квартплатой, живу одна, а платить приходится за двоих?

Юрисконсульт: Ваш сын, являясь собственником ½ доли Вашей квартиры, обязан производить оплату коммунальных услуг пропорционально своей доле. В связи с тем, что Ваш сын признан судом недееспособным, согласно ч.4 ст.35 ГК РФ опекунами граждан, нуждающихся в опеке, находящихся или помещенных в учреждения социальной защиты населения, являются эти учреждения. Таким образом, опекуном вашего брата является АСУСОН ТО «Винзилинский психоневрологический интернат» в лице директора. Для получения денежных средств из пенсии и иных социальных выплат Вашего сына, Вам необходимо написать заявление на имя опекуна (директора АСУСОН ТО «Винзилинский психоневрологический интернат») с просьбой выдать необходимую сумму, подтвержденную документально (квитанции об оплате коммунальных услуг). В свою очередь опекун направляет документы в органы опеки для согласования, поскольку на основании ч.1 ст. 37 ГК РФ, доходы подопечного гражданина расходуются опекуном в интересах подопечного и с предварительного разрешения органа опеки и попечительства. Касаемо ремонта в Вашей квартире, могу пояснить следующее. Согласно ч.5 ст. 18 ФЗ «Об опеке и попечительстве» от 24.04.2008г. № 48-ФЗ, опекун обязан заботиться о переданном ему имуществе подопечного, как о своем собственном, не допускать уменьшения стоимости имущества подопечного и способствовать извлечению из него доходов; исполнение опекуном указанных обязанностей осуществляется за счет имущества подопечного. Таким образом, Вам также необходимо написать заявление на имя опекуна (директора) с подтверждением сумм, затраченных на ремонт квартиры. Кроме того, компенсация затраченных сумм, будет производиться пропорционально доле собственности Вашего сына.

Надежда: Я практически каждый месяц приезжаю к своей сестре в Ваш интернат. Везу продукты, иногда что-нибудь из вещей. Могу ли я требовать от интерната компенсации расходов на проезд и покупку продуктов.

Юрисконсульт: Согласно абзацу 3 п. 3.17. Положения об АСУСОН ТО «Винзилинский психоневрологический интернат», утвержденного приказом от 14.03.2011г. № 34, расходы, понесенные родственниками граждан, обслуживаемых в интернате, или другими лицами, связанные с приобретением для обслуживаемых граждан, продуктов питания, одежды, оборудования, бытовой и иной техники, предметов личной гигиены и иных товарно-материальных ценностей первой необходимости и длительного периода эксплуатации, не возмещаются. Следовательно, требовать от интерната компенсации расходов на проезд и покупку продуктов питания, Вы не вправе.

Арнольд Павлович: Хотел бы взять к себе погостить своего недееспособного родственника. Однако, понимаю, что в связи с этим, понесу определенные расходы. Могу ли я рассчитывать на то, что мне их возместят?

Юрисконсульт: На основании ст. 25 Положения о психоневрологическом интернате, утвержденного приказом Министерства социального обеспечения РСФСР от 27.12.1978 г. № 145; ст. абзаца 2 ст. 3.17 Положения об АСУСОН ТО «Винзилинский психоневрологический интернат», утвержденного приказом от 14.03.2011 г. № 34, расходы, связанные с поездкой к родственникам или другим лицам, не возмещаются.

Татьяна: У Вас в интернате находится моя недееспособная мать. Скажите, куда денутся ее накопления после ее смерти, и могу ли я на что-то рассчитывать?

Юрисконсульт: Накопления Вашей матери после ее смерти войдут в состав наследства. Недееспособные лица могут выступать в качестве наследодателя не в полной мере, как остальные, т.к. основанием для наследования является лишь факт смерти, а не собственно волеизъявление. То есть, следует не забывать, что недееспособные граждане не могут оставить завещание, и потому они становятся наследодателями только при наследовании по закону. Таким образом, Вы, являясь наследником первой очереди, можете рассчитывать на долю в наследстве, согласно общим положениям наследования по закону (гл.гл. 63-64 ГК РФ).

Вячеслав: В Вашем интернате проживает мой родной брат. В 2008 году его признали недееспособным. Могу ли я получать за него пенсионные выплаты и распоряжаться полученными денежными средствами, ведь я его единственная близкая родственница?

Директор ГБССУСО "Харпский дом-интернат "Мядико" Л.В.Бондаренко:

Доброе впечатление осталось от знакомства и общения с директором Винзилинского дома-интерната Поляковым Игорем Александровичем, заместителем директора Лапинской Зинаидой Максимовной.

Это люди с добрыми сердцами и огромной человеческой душой. Только каждодневным кропотливым трудом можно достичь таких результатов. Самое главное, что в глазах подопечных мы увидели жизненный огонек, а это много стоит. Надеемся на дальнейшее сотрудничество.

Елена Ивановна: В поселке Винзили помимо вашего психоневрологического интерната есть психиатрическая больница. В чем их различие?

Врач-психиатр: Психиатрическая больница — медицинское стационарное учреждение, осуществляющее лечение психических расстройств, а также выполняющее экспертные функции, занимаясь судебно-психиатрической, военной и трудовой экспертизой. Психоневрологический интернат - медико-социальное стационарное учреждение, предназначенное для постоянного и временного проживания и обслуживания граждан пожилого возраста и инвалидов, имеющих психические расстройства, нуждающихся в постоянном постороннем уходе. С более подробной информацией о функциях Винзилинского психоневрологического интерната можно ознакомиться на сайта.

Заместитель директора : В интернат можно поступить на основании путевки Департамента социального развития Тюменской области или на основании договора о стационарном социальном обслуживании на условиях полной оплаты. Для получения путевки Вам необходимо обратиться в Управление социальной защиты по месту жительства. Для поступления в интернат на условиях полной оплаты содержания Вам необходимо предоставить соответствующий перечень документов для заключения договора.

Психоневрологические интернаты закрыты от посторонних глаз, ведь спрятать проблему проще, чем решить.

3 мая 2012 года Россия ратифицировала конвенцию о правах инвалидов. Но на судьбы тех, кто после совершеннолетия попадает во взрослые психоневрологические интернаты, это никак не повлияло.

В Петербурге восемь психоневрологических интернатов для взрослых (ПНИ). Несовершеннолетние подопечные находятся в детских домах-интернатах (ДДИ). Сотрудники благотворительной организации «Перспективы» опекают 4-й корпус павловского ДДИ № 4, самый тяжелый, а также трудятся в ПНИ № 3.

В феврале прошлого года у Елены (по просьбе героев имена изменены. - Прим. авт.), матери 22-летнего Ромы, зазвонил телефон:

Ваш сын умер, - сказал врач из интерната.

Как умер?

Так. Съел два йогурта, а потом умер.

В морге выдали заключение: сердечно-легочная недостаточность. На недоумение матери ответили: «Вы видели этого ребенка? Ему было бы лучше вообще не родиться!»

Эту фразу Елена слышала с рождения сына. Однажды в детской больнице невропатолог, осмотрев мальчика, сказал: «А что вы хотите? У вас не ребенок - у вас выкидыш».

Роман - ее первый и единственный ребенок. Она родила в 36 лет, мальчик был сильно недоношен. С рождения слепой, глухой, лежачий. Папа ушел от них, когда Рому, которому было четыре года, как раз определили в интернат.

Первый год жизни Рома провел в больнице. Забрать мальчика домой мама не могла: муж ходил в плавание, бабушек-дедушек нет. Елена выбрала дом малютки № 13 и вспоминает о нем с благодарностью - с Ромой там много занимались. Она уверена: чтобы освоить необходимые навыки, ребенок должен находиться в доме малютки хотя бы до семи лет. Однако уже в четыре года таких детей, как Рома, направляют в интернат.

К моменту перехода в павловский ДДИ № 4 Рома умел сидеть в ходунках, пил из кружки, его кормили с ложки. Через две недели в ДДИ он этого уже не делал, потому что с ним никто не занимался. В группе 14 человек (волонтеров тогда еще не было), и на всех одна нянечка; медсестра одна на две группы. Мать навещала Рому два раза в неделю.

По данным Комитета по соцполитике, ежегодно из ДДИ в ПНИ переводится 60-70 человек. Самые тяжелые ребята не способны самостоятельно двигаться, принимать пищу. Зачастую к 18 годам они весят 15-20 кг. Их перевозят в интернат для взрослых, определяют на карантинное отделение минимум на две недели. Кроме медперсонала, обычно никого не пускают. От стресса пациент худеет даже при исходной дистрофии.

Карантин и голод

«Вы не представляете, какие сложные отношения были у нас с персоналом! - говорит Елена. - Вплоть до того, что родителей могли просто не пустить, под любым предлогом. Один доктор мне десять лет говорил: «Ну что вы ходите сюда, устраивайте свою личную жизнь!» В ДДИ № 4 мы все время добивались того, чтобы нашим (не отказным) детям сделали отдельную группу, где мы могли бы заниматься с ними, не мешая другим».

При поступлении в ПНИ новичка определяют на карантинное отделение. Его боятся многие родители, но Елена отзывается о нем хорошо: там было лишь 25 человек, а на отделении, куда их потом переводят, - 60. Рома провел на карантине больше месяца.

Но самое трудное еще только предстояло. ПНИ № 10 считается лучшим в городе. Об этом интернате очень тепло отзываются волонтеры «Перспектив», родители надеются, что их дети попадут именно туда. В палате Рома оказался самым младшим. Дополнительное питание на мальчика было выписано, но оно не всегда доходило, потому что в обязанности соцработника не входит кормление, и его могли съесть другие. По словам мамы, персонал не был груб - он был равнодушен. Женщина разрывалась между мужем после инсульта (она снова вышла замуж) и сыном.

Рома, 18 лет

«Я могла просидеть с 9 до 14 - и в палату не входил никто, - рассказывает Елена о ПНИ № 10. - Я спрашивала врача интерната, почему нет 18-летних и старше. Неужели не поступают? Она ответила: «Практически нет. Не поступают». Теперь я понимаю: попав туда, многие даже карантин не переживают. Если ребенок не ходит и не ест самостоятельно, он не выживет».

Государственная забота

Мама привозила Роме еду и в детский интернат, и во взрослый. Она вспоминает, что в ПНИ № 10 могли принести макароны с сосиской. Спрашивала: «Что это?» - «Обед». - «Но он же не сможет это есть!» Рома не может прожевать неизмельченную пищу. То есть голодная смерть. За полтора года пребывания сына в ПНИ № 10 Елена не смогла добиться, чтобы ему покупали одежду, приходилось покупать самой: Рома был худеньким, одежды на такого не найти. Впрочем, по словам матери, Роме выдали две пары носков…

Елена сыном занималась: массаж, прогулки, общение. Иначе Рома лежал бы сутками. А потом сменился доктор. Прежний врач к мальчику относился внимательно. Жаловаться на кашель или любые другие проблемы стало некому. Новый врач сказал: «Я не терапевт, а психиатр». Мама просила доктора не отправлять Рому одного в больницу, если он заболеет, но случилось именно так. Рома заболел, его отправили одного в больницу. Доктор из интерната позвонил Елене только на следующий день. Рома лежал в Александровской больнице сутки без воды и еды, в грязном памперсе. Спасибо соседу по палате - дал пить. Когда мать примчалась, сын был белый как бумага. Он даже плакать не мог. У мальчика был низкий гемоглобин - 47, но точного диагноза не поставили. Выписали с температурой. Елена хотела остаться с сыном в интернате, но врачи не разрешили. А утром звонок: умер.

На пороховой бочке

Вере 36 лет, она родила рано: сыну уже 18. Вася родился инвалидом. У него тяжелые множественные нарушения развития (не ходит, сидит в укладках, ест протертую пищу с ложки, не говорит). До шести лет он жил с родителями - Верой и ее первым мужем. Родители пытались лечить сына, ничего не помогало. Потом пришлось отдать Васю в детский дом-интернат. Вера разошлась с мужем из-за Васи: не могла принять брезгливость, с которой он смотрел на сына.

Вера не лишена родительских прав, навещает сына каждую неделю. Сейчас и отец снова приезжает к нему. Вера встретила мужчину, родила ему двух дочерей. Новый муж помогал поначалу с сыном Веры, но потом ездить в интернат перестал и забрать его домой не согласился. На семейные праздники бабушка с дедом забирают Васю к себе. Все, казалось бы, у Веры хорошо: молодая красивая женщина, очаровательные дочки, благополучный брак, Вася не одинок. Но Вера нервничает, и повод у нее есть.

Когда Васе исполнилось 18 лет, суд его признал недееспособным, а мать по сути теперь ему никто. Официально опекуном является директор интерната. Вера понимает, что со дня на день сына переведут из дома-интерната для детей с отклонениями в умственном развитии в интернат для взрослых.

Почему так пугает перевод в новый интернат? Неумелое кормление может стоить Васе и таким людям, как он, если не жизни, то здоровья, которого и так нет. Самое мудрое - не вырывать подопечного из привычной среды и не шокировать «карантином» и одиночеством. Если это невозможно, то хотелось бы на новом месте создать самым слабым пациентам условия, приближенные к привычным. Перевод во взрослый интернат - дополнительный стресс для тяжелобольного человека, который и так весит как перышко.

Большинство матерей детей-инвалидов замкнуты и прячут свою беду. Вера тоже не афиширует состояние здоровья сына и вспоминает, как опасалась, что новый муж оттолкнет ее из-за Васи. Вера фотограф, эмоции ей проще выражать образами. Когда мы встретились, Вера сияла: она была у сына, и волонтер ее с ним сфотографировала. Вера смеется: серьезных фото и нет почти, им с Васей все время весело. Она показывает снимки. Вася радостно обнимает мать. Это сегодня. А вот очень личный кадр: Вера держит сына на руках, как младенца. Беззащитность мальчика бросается в глаза. Кареглазый, трогательный и хрупкий. А для Веры - любимый.

«Перспективы» для «неперспективных»

Благотворительная организация «Перспективы», волонтеры которой работают в психоневрологических интернатах, обратились в Комитет по социальной политике с просьбой создать отделения с дополнительным штатом для самых слабых подопечных. Им ответили, что оно, возможно, будет создано в ПНИ № 3, однако на стадии пилотного проекта ни о каком дополнительном финансировании ставок персонала речи не идет.

«Этот подход пугает, ведь даже сейчас, без такого отделения, психоневрологические интернаты испытывают много сложностей с бытовым уходом, достойной медицинской помощью, а тут предлагают забрать персонал из других отделений», - говорит Екатерина Таранченко, директор по правовым вопросам «Перспектив». Она уверена, что создание отделений для самых слабых, выбивание бюджета, ставок и оснащения потребует минимум года-двух. А пока, чтобы сохранить адекватные условия жизни подросткам, их необходимо оставить в детском доме-интернате, а не переводить в ПНИ. Тем более что по положению правительства № 481 «О деятельности организаций для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей» в детских учреждениях могут оставаться молодые люди до 23 лет.

Екатерина Таранченко // Фото: vk.com

По словам Таранченко, примерно 70% родителей, дети которых находятся в детских интернатах, не лишены родительских прав. Они попадают сюда по договору с родителями, но когда их переводят в ПНИ для взрослых, родители теряют опеку, и единственным представителем ребенка становится директор ПНИ.

«Психоневрологические интернаты в нынешнем виде не самое достойное место для жизни человека. Для таких людей должна быть альтернатива. Важно создавать маленькие ячейки, например внутри многоквартирных домов, где дети и взрослые жили бы в сопровождении специалистов», - говорит Екатерина Таранченко. Она много ездит по психоневрологическим интернатам и видит: существование людей с тяжелыми нарушениями во взрослом интернате равносильно пытке. Жизнь таких людей замкнута палатой. Многие сутками сидят, раскачиваясь, в коридорах. Раздирают себе щеки, чтобы вызвать хоть какие-то эмоции. Многие не бывают на улице - нет персонала, чтобы регулярно выводить на прогулки. Человеку, особенно больному, важно быть востребованным, занятым, хоть кубики собирать.

Государственный подход

Родители надеются, что если отделение на базе интерната № 3 в Петергофе будет создано, то в нем будут условия, максимально приближенные к тем, к котором привык ребенок в ДДИ и которые ему необходимы. Они настроены решительно и ждут помощи властей. Одна из матерей сказала: если понадобится - обратимся в прокуратуру.

«В Петергофе сейчас лишь одна комната, - говорит Вера. - Нет ни персонала, ни оснащения. Собираемся туда в скором времени на разведку. Мы предложили организовать отделение на базе ПНИ № 10 для наших детей. Там хорошие условия, больница рядом. Директор был согласен, но необходимы официальные постановления, финансирование».

Цифры - понятие туманное, когда речь идет о детях-инвалидах из интерната. «Новая» услышала разное. Нигде четко не прописано, сколько средств государство выделяет на подопечных интернатов с разной инвалидностью. Александр Ржаненков, глава Комитета по социальной политике, сказал, что говорить о конкретной сумме, выделяемой на подопечных ПНИ и ДДИ, нельзя. В зависимости от особенностей здоровья и заключенного договора сумма разная, но в среднем примерно 40 тыс. руб. в месяц.

Александр Ржаненков // Фото: spbdnevnik.ru

«На ребенка в ДДИ выделяется более 60 тыс. руб. в месяц, - говорит Екатерина Таранченко. - На взрослого - около 37 тыс. Но вчера от одного руководителя интерната я услышала, что на человека, который не передвигается самостоятельно, могут выделить и 120 тыс. А все льготы и пенсия в семьях с ребенком-инвалидом первой группы - около 30-35 тысяч».

«Если родители не лишены родительских прав, то они являются законными представителями своих детей, получают и расходуют его средства, - объясняет юрист «Перспектив» Анна Удьярова. - Если родители ребенка лишены родительских прав, и при этом ребенок находится в интернате, то интернат исполняет функции опекуна. Расходование его пенсии контролируют органы опеки и попечительства. Но на практике интернат старается не тратить деньги ребенка даже на жизненно необходимое: лечение, качественные технические средства реабилитации, которые нельзя получить бесплатно, и так далее. Мотивируют тем, что ребенок в учреждении и так всем обеспечен».

Например, Елена распоряжалась деньгами сына до его совершеннолетия. Оформить опекунство над Ромой после этого маме не дали, аргументировав тем, что она «все равно ребенка сдаст в интернат». Елене в ПНИ № 10 никто не мог объяснить, какая у Ромы пенсия, как она высчитывается и на что расходуется.

Противоестественный отбор

Тема инвалидов вечная и неудобная. Они существуют «где-то», на «какие-то» средства, выделяемые государством. Подопечные психоневрологических интернатов - самая уязвимая категория общества - проходят «естественный отбор» уже в интернате. Выжил? Ну живи. Но им не справиться с равнодушием.

…Передо мной фотографии мальчика, которого перевели из ДДИ в ПНИ. На первом снимке - спокойный нежный подросток. Второе фото комментировать невозможно - это живой труп. Ребенок не просто худ, он изможден. Нет, его не морили голодом, кормили. Но вопрос - чем и как.

Сокращение психиатрических больниц и перепрофилирование их в психоневрологические интернаты (ПНИ) в Москве, против которого активно возражали врачи и родственники пациентов, привело к тому, что больных теперь выписывают домой недолеченными, а их близких уговаривают сдавать их в интернаты, чтобы заполнить пустующие койки.

"Жить в ПНИ, считай, как отбывать пожизненное заключение в тюрьме, но мой племянник не совершал никакого преступления, он никого не убивал и не грабил, у него есть жилье и мы готовы о нем заботиться, но вы бы знали, сколько усилий мы приложили, чтобы забрать его после лечения домой", – говорит дядя 55-летнего москвича Игоря Холина , больного шизофренией. Родственники других пациентов, с которыми пообщалось Радио Свобода, утверждают, что их родных под разными предлогами не хотят выписывать домой, уговаривая сдать их в ПНИ, поскольку интернаты выгодны государству, в то время как лечить психиатрических больных для бюджета, наоборот, накладно.

Высокий, крепкий, очень спокойный и рассудительный Игорь Холин провел в различных психиатрических больницах почти 1,5 года и еще полгода в психинтернате, прежде чем смог вернуться домой. Все это время его близкие через правоохранительные органы и суды пытались вернуть его недвижимость, которой завладели мошенники. В только что отремонтированной двухкомнатной квартире на северо-западе Москвы уютно и чисто, в серванте стоят три банки "утро", "день" и "вечер", в которых разложены лекарства, которые Игорь принимает по графику. Он сам ходит в магазин за продуктами, может сварить себе пельмени или разогреть в микроволновке готовую еду, постирать одежду. В общем, он совсем не лежачий "овощ", за которым нужен круглосуточный уход.

Свою жизнь в ПНИ Игорь вспоминает с содроганием:

– Отношение к больным просто ужасное. Санитары чуть что – бьют, даже внутри интерната не разрешают ходить, не то что на улицу, но и на территории ПНИ. Подъем в пять утра, и нельзя прилечь до обеда, нашу палату часто закрывали на ключ и даже в коридор не пускали. Кормят когда хорошо, когда плохо. Но самое плохое, что лечить не хотят, так и говорят: пусть лечат врачи в диспансерах или больницах, а мы тут будто брошенные или бродячие животные, отданные на передержку перед усыплением.

Игорь окончил школу и техникум, работал в типографии. Однажды вечером по дороге с работы на него напали грабители и сильно избили, в том числе Холин получил много ударов по голове. Ему тогда было 18, появились сильные головные боли, после походов по врачам в итоге оказался у психиатра, который поставил диагноз – "вялотекущая шизофрения" и назначил препараты. Боли усиливались два раза в год, на это время он ложился в больницу. Сначала он жил с родителями, потом, когда мама умерла, самостоятельно, у отца была своя квартира.

Олег Сергеевич, папа Игоря, вел довольно активный для пенсионера образ жизни: пел в хоре при соцзащите, там же и познакомился с пенсионеркой Евой, которая приехала в Москву из Белоруссии с дочерью и внуками. Зимой 2014 года 75-летнего Олега Холина родственники планово положили на обследование в хорошую больницу, врачи сказали, что для своего возраста он находится в отличной форме, жить да жить. А в апреле того же года Олег женился на 69-летней Еве. Через три недели после свадьбы его в тяжелейшем состоянии увезли на скорой в реанимацию, где он умер. В реанимации Олег оказался уже с недельными пролежнями. Сразу после женитьбы квартира Олега оказалась переоформлена на Еву. Узнав, что у мужа есть не совсем здоровый сын, дочка Евы развелась с мужем и вышла замуж за Игоря, сына Олега, в течение пяти дней переоформив его "двушку" на себя. Сам Игорь вскоре оказался в психиатрической больнице. "Я помню только, что мне дали какие-то черные таблетки, похожие на активированный уголь, я их выпил, подписал какие-то бумажки, которые даже не прочитал. И больше в тот день ничего не помню", – говорит Игорь.

– О том, что Олег умер, а Игорь лежит в больнице, мы узнали от полиции, и то через несколько месяцев, после того как их объявили в розыск, – вспоминает Алексей Холин , дядя Игоря. – Трубку в квартире Олега всегда брала Ева, она придумывала причины, почему он не может сейчас подойти: то на рыбалку уехал, то моется, то еще что-то. Мы в итоге начали волноваться, приезжали к Олегу несколько раз домой, но нам не открывали. В квартире Игоря вообще жили посторонние люди, замки там поменяли. Когда новые "родственники" узнали, что мы ищем Игоря, то попытались забрать его из больницы. План, как мы узнали, был такой: бросить его в старом доме в деревне в нескольких сотнях километрах от Москвы, ну а дальше пусть сам как хочет – может, выживет, может, нет.

В ПНИ №25 Игоря перевели, чтобы он отдохнул от больниц.

– Нам обещали хорошие домашние условия и еду, а это оказалась тюрьма, – говорит Алексей Холин. – Но жить в квартире тогда было нельзя: ее полностью "убили", вывезли оттуда всю мебель, кроме старой стенки, которую просто не смогли вытащить, забрали все вплоть до ложек-вилок, мы восстанавливали все буквально с нуля.

Пока Алексей Викторович в суде отыгрывал в интересах племянника все сделки "брачных аферисток" назад, над Игорем оформили опекунство на родственницу. Вот тут-то и начались проблемы: и врачи, и сотрудники интерната сначала по-хорошему стали уговаривать ее отказаться от опекунства и оставить Игоря на пожизненный срок в ПНИ. А не хочет добровольно – пригрозили ей, что найдут законный способ лишить ее опекунства.

– По закону 75% всех доходов пациента (это и пенсия, и деньги от сдачи его имущества, и доходы от акций, например) распоряжается интернат, который сам решает, на что их тратить, и сам же себя контролирует, – объясняет Любовь Виноградова из Независимой психиатрической ассоциации России. – В квартирах таких больных, как правило, живут сами сотрудники ПНИ, деньги больным якобы не нужны, заявляют в интернатах, потому что они и "так на всем готовом". Еще недавно у больных забирали лишь 75% пенсии, многие из них на оставшиеся деньги покупали себе хорошую одежду и технику. Молодые, но лишенные дееспособности, копили на самостоятельную жизнь в надежде, что смогут восстановить дееспособность и жить отдельно. Но закон изменили, сейчас они и этого лишены. Недееспособные пациенты по-прежнему остаются самыми бесправными членами нашего общества.

По словам Виноградовой, такого большого количество жалоб на врачей и сотрудников ПНИ, сколько появилось после начала реформы психиатрической службы, не было никогда.

– На опекунов давят, им угрожают, потому что они могут контролировать расходы ПНИ, а это, конечно, им невыгодно. Очень много жалоб на психиатров, которые оскорбляют и пациентов, и их родных, отказываются госпитализировать больных, – перечисляет Виноградова. – Вообще, тенденция сейчас – максимально ограничить родственников в правах, чтобы заполнить больными интернаты, часть из которых срочно переделывают из бывших психиатрических больниц, которые весь прошлый год сокращали вместе с медицинским персоналом. Конечно, в Москве есть и хорошие ПНИ, и иногда положить туда больного – это единственно правильное решение, потому что один он жить не может, а присматривать за ним некому, родители умерли, другим родным он не нужен. Но дело в том, что в Москве, в отличие от многих других регионов, никогда не было особых проблем с помещением больного в ПНИ, места для них всегда находились, на родственников прежде так не давили. Особенно много претензий от родных и больных, которых теперь направляют в расформированную недавно психиатрическую больницу №15, в которой было около тысячи коек, перепрофилированную в психоневрологический интернат.

Елене Ломановой 59 лет, ее сыну Сергею 27, он лежит сейчас в психиатрической больнице №14, в рамках реформы присоединенной к ПКБ №1, и отдавать его домой матери врачи не хотят.

Сергей инвалид по психиатрическому диагнозу с детства, во время родов из-за врачебной ошибки он на несколько часов остался без кислорода. Сергей учился в коррекционной школе, регулярно лежал в психиатрической больнице. Но теперь, сказали его матери, больше двух раз в год на строго определенной срок в больницу никого класть не будут, даже если такое лечение показано больному, лучше отправьте его в интернат, а вы, мол, уже старая, сами с ним не справитесь. "У Сергея вследствие родовой травмы бывают проблемы со сном, на это время он и ложится в больницу", – поясняет Ломанова. "Буйным он никогда не был, и держать его взаперти бесчеловечно", – считает она.

Видимо, в ПНИ никто не хочет добровольно, поскольку уже знают, что ничего хорошего там нет, и теперь вот такой бесплатной услугой туда заманивают

– Мне дали бумажку, написанную от руки, сказали, что я должна написать такое же заявление – мол, прошу оказать содействие в оформлении документов для помещения моего недееспособного сына в ПНИ. А перед этим сказали, что нужно заплатить 30 тысяч рублей, чтобы мне все оформили. Я отказалась платить, но, видимо, в ПНИ никто не хочет добровольно, поскольку уже знают, что ничего хорошего там нет, и теперь вот такой бесплатной услугой туда заманивают, – рассуждает Елена Федоровна. – Я, конечно, сказала, что никуда сына не отдам, он будет и дальше жить со мной, ходила в департамент здравоохранения, к юристам, правозащитникам, мне подтвердили, что против воли опекуна, то есть меня, сына в ПНИ забрать не могут, поскольку это незаконно.

Вере Михайловне , матери еще одного больного, которого хотят забрать из той же больницы №14 в интернат, 69 лет. Ей не только заявили, что она "старая", но и что "скоро умрет". Вера Михайловна, хоть и ходит с тросточкой, но умирать пока не собирается, так же как и отдавать сына на пожизненное содержание под замок и государево око.

– У меня есть еще один сын, который, конечно же, случись что со мной, Артема никогда не бросит, – не сомневается женщина. – Артем заболел в 17 лет, у него поднялась температура до 40 градусов, он нес какой-то бред. Заболевание оказалось наследственным, то же самое было у моего брата. Болеет Артем уже 20 лет, все время лечился в 14-й больнице. Иногда он сам туда ложится, иногда я вызываю врачей, обычно он лежит два раза в год по два месяца. Этим летом он вернулся с лечения раньше обычного, на вид совсем больной, – как же его такого отпустили, не могла поверить я своим глазам. Через пять дней он разбудил меня рано утром и спросил: "Ты кто?" Из больницы его выписали без лекарств, за ними надо было ехать в ПНД, куда сам он в таком состоянии добраться не мог. Поехала я, но мне никаких препаратов не дали, поскольку Артем не лишен дееспособности и должен в ПНД за терапией приезжать сам. Вот такую вот реформу психиатрической службы у нас проводят, может, она и в интересах государства, но только явно против больного.

6 сентября 2017 года Артем снова оказался в больнице. Вера Михайловна говорит, что он давно уже находится в нормальном состоянии и мог бы жить дома, регулярно посещая диспансер. Но его не выписывают. Она уже подала несколько заявлений, что хочет забрать сына из больницы, но ей ответили, что состояние Артема пока не позволяет это сделать. Сына ей не отдают, требуя подписать бумаги на его перевод в ПНИ. Ей выдали точно такое же заявление, написанное от руки, как и Елене Ломановой.

– Устно врач мне сказал, что это установка сверху – заполнить больными интернаты, чтобы показать разумность и востребованность проводимой реформы психиатрической службы, – говорит пожилая женщина. – А еще мне сказали в больнице, что сопротивляться этому бесполезно: что хотим, то и напишем в его документах, и ничего вы сделать не сможете.

По состоянию на 2013 год в России насчитывалось 220 психиатрических больниц, а ПНД, имеющих в своей базе стационары, было 75. В Москве обеспеченность психиатрическими койками на 2013 год составляла 118,1 на 100 тыс. населения, в 2016 году их уже стало в два раза меньше – 62 койки на 100 тыс. населения. После проведения оптимизации общая коечная мощность составит 3112 коек, это около 12,5 коек на 100 тыс. населения, то есть фактически произошло снижение в десять раз в сравнении с 2013 годом. После реформы психиатрической службы на всю Москву, включая присоединенные территории Новой Москвы, осталось лишь три психиатрических больницы – ПКБ №1, №4 и №13, в которых пациенты могут находиться не больше 30 дней, отправляясь потом в дневные стационары (ПНД) на долечивание. По замыслу авторов проводимой реформы, до 40% психбольных должны в итоге перейти на амбулаторное лечение.

По материалам статьи "Насильно в интернат" Елизаветы Маетной, Радио Свобода.

Сокращение психушек и перепрофилирование их в ПНИ (психоневрологические интернаты) в Москве, против чего выступали психиатры и родственники пациентов, привело к тому, что родственников пациентов уговаривают сдавать тех в ПНИ, чтобы заполнить там места.

"Жить в ПНИ, считай, как отбывать пожизненное заключение в тюрьме, но мой племянник не совершал никакого преступления, он никого не убивал и не грабил, у него есть жильё и мы готовы о нём заботиться, но вы бы знали, сколько усилий мы приложили, чтобы забрать его после лжечения домой ", рассказывает дядя 55-летнего Игоря Холина. Родственники других пациентов, с которыми пообщалось Радио Свобода, утверждают, что их родных под разными предлогами не хотят выписывать домой, уговаривая сдать их в ПНИ, поскольку интернаты выгодны государству, в то время как лжечить психиатрических пациентов для бюджета, наоборот, - накладно.

Игорь Холин провёл в различных дурдомах почти полтора года и ещё полгода в ПНИ, прежде чем смог вернуться домой. Всё это время его близкие через правоохранительные органы и суды пытались вернуть его недвижимость, которой завладели мошенники. В только что отремонтированной двухкомнатной квартире на северо-западе Москвы уютно и чисто, в cерванте стоят три банки "утро", "день" и "вечер", в которых разложены лжекарства, которые Игорь принимает по графику. Он сам ходит в магазин за продуктами, может сварить себе пельмени или разогреть в микроволновке готовую еду, постирать одежду. В общем, он совсем не лежачий "овощ", за которым нужен круглосуточный уход.

Свою жизнь в ПНИ Игорь вспоминает с содроганием:

Отношение к пациентам просто ужасное. Санитары чуть что, бьют, даже внутри интерната не разрешают ходить, не то что на улицу, но и на территории ПНИ. Подъём в пять утра, и нельзя прилечь до обеда, нашу палату часто закрывали на ключ и даже в коридор не пускали. Кормят когда хорошо, когда плохо. Но самое плохое, что лечить не хотят, так и говорят: пусть лечат психиатры в диспансерах или психушках. А мы тут - будто брошенные или бродячие животные, отданные на перепродажу перед усыплением.

Игорь окончил школу и техникум, работал в типографии. Однажды вечером, по дороге с работы, на него напали грабители и сильно избили, в том числе Холин получил много ударов по голове. Ему тогда было 18, появились сильные головные боли, после походов по врачам в итоге оказался у психиатра, который поставил лжедиагноз "вялотекущая шизофрения" и назначил препараты. Боли усиливались два раза в год, на это время он ложился в дурку.
Сначала жил с родителями, потом, когда мама умерла, самостоятельно, у отца была своя квартира.

Олег Сергеевич, папа Игоря, вел довольно активный для пенсионера образ жизни: пел в хоре при соцзащите, там же и познакомился с пенсионеркой Евой, которая приехала в Москву из Белоруссии с дочерью и внуками. Зимой 2014 года 75-летнего Олега Холина родственники планово положили на обследование в хорошую больницу, врачи сказали, что для своего возраста он находится в отличной форме, жить да жить. А в апреле того же года Олег женился на 69-летней Еве. Через три недели после свадьбы его в тяжелейшем состоянии увезли на скорой в реанимацию, где он умер. В реанимации Олег оказался уже с недельными пролежнями. Сразу после женитьбы квартира Олега оказалась переоформлена на Еву. Узнав,что у мужа есть не совсем здоровый сын, дочка Евы развелась с мужем и вышла замуж за Игоря, сына Олега, в течение пяти дней переоформив его "двушку" на себя. Сам Игорь вскоре оказался в психзаведении.

-"Я помню только,что мне дали какие-то чёрные таблетки,похожие на активированный уголь, я их выпил,подписал какие-то бумажки, которые даже не прочитал. И больше в тот день ничего не помню ", - говорит Игорь.

О том, что Олег умер, а Игорь лежит в больнице, мы узнали в полиции, и то через несколько месяцев, после того как их объявили в розыск, - вспоминает Алексей Холин, дядя Игоря. Трубку в квартире Олега всегда брала Ева, она придумывала причины, почему он не может сейчас подойти: то на рыбалку уехал, то моется, то ещё что-то. Мы в итоге начали волноваться, приезжали к Олегу несколько раз домой, но нам не открывали. В квартире Игоря вообще жили посторонние люди, замки там поменяли. Когда новые "родственники" узнали,что мы ищем Игоря, то попытались забрать его из больницы. План, как мы узнали, был такой: бросить его в старом доме в деревне в нескольких сотнях километрах от Москвы, ну а дальше пусть сам как хочет -
может, выживет, может нет.

В ПНИ №25 Игоря перевели,чтобы он отдохнул от психушек.

- Нам обещали хорошие домашние условия и еду, а это оказалась тюрьма, - говорит Алексей Холин. - Но жить в квартире тогда было нельзя: её полностью "убили", вывезли оттуда всю мебель, кроме старой стенки, которую просто не смогли вытащить, забрали всё вплоть до ложек-вилок, мы восстанавливали всё буквально с нуля.

Пока Алексей Викторович в суде отыгрывал в интересах племянника все сделки "брачных аферисток" назад, над Игорем оформили опекунство на родственницу. Вот тут-то и начались проблемы: и психиатры, и сотрудники интерната сначала по-хорошему стали уговаривать её отказаться от опекунства и оставить Игоря на пожизненный срок в ПНИ. А не хочет добровольно-пригрозили ей, что найдут законный способ лишить её опекунства.

По закону 75% всех доходов пациента (это и пенсия, и деньги от сдачи его имущества, и доходы от акций, например) распоряжается интернат, который сам решает, на что их тратить, и сам же себя контролирует, - объясняет Любовь Виноградова из Независимой психиатрической ассоциации России. В квартирах таких больных, как правило, живут сами сотрудники ПНИ, деньги пациентам якобы не нужны, заявляют в интернатах, потому что они "и так на всём готовом". Ещё недавно у пациентов забирали лишь 75% пенсии, многие из них на оставшиеся деньги покупали себе хорошую одежду и технику. Молодые, но лишённые дееспособности, копили на самостоятельную жизнь в надежде, что смогут восстановить дееспособность и жить отдельно. Но закон изменили, сейчас они и этого лишены. Недееспособные пациенты по-прежнему остаются самыми бесправными членами нашего общества.

По словам Виноградовой, такого большого количества жалоб на психиатров и сотрудников ПНИ, сколько появилось после начала реформы психиатрической службы, не было никогда.

На опекунов давят, им угрожают потому, что они могут контролировать расходы ПНИ, а это,конечно, им невыгодно. Очень много жалоб на психиатров, которые оскорбляют и пациентов, и их родных, отказываются госпитализировать больных, - перечисляет Виноградова. - Вообще,тенденция сейчас - максимально ограничить родственников в правах, чтобы заполнить больными интернаты, часть из которых срочно переделывают из бывших психушек, которые весь прошлый год сокращали вместе с медицинским персоналом. Конечно, в Москве есть и хорошие ПНИ, и иногда положить туда пациента, это - единственно правильное решение потому, что один он жить не может, а присматривать за ним некому, родители умерли, другим родным он не нужен. Но дело в том, что в Москве, в отличие от многих других регионов, никогда не было особых проблем с помещением в ПНИ, места для них всегда находились, на родственников прежде так не давили. Особенно много претензий от родных и пациентов, которых теперь направляют в расформированную недавно психушку №15, в которой было около тысячи коек, перепрофилированную в психоневрологический интернат.

Елене Ломановой 59 лет, её сыну сыну Сергею 27, он лежит сейчас в дурдоме №14, в рамках реформ присоединённой к ПКБ №1, и отдавать его домой матери психиатры не хотят.

- "У Сергея вследствие родовой травмы бывают проблемы со сном, на это время он и ложится к психиатрам", - поясняет Ломанова. - "Буйным он никогда не был, и держать его взаперти бесчеловечно", - считает она.

" Видимо,в ПНИ никто не хочет
добровольно,поскольку уже знают,что
ничего хорошего там нет,и теперь вот
такой бесплатной услугой туда
заманивают

- Мне дали бумажку, написанную от руки, сказали, что я должна написать такое же заявление - мол, прошу оказать содействие в оформлении документов для помещения моего недееспособного сына в ПНИ. А перед этим сказали, что нужно заплатить 30 тысяч рублей, чтобы мне всё оформили. Я отказалась платить, но, видимо, в ПНИ никто не хочет добровольно, поскольку уже знают, что ничего хорошего там нет, и теперь вот такой бесплатной услугой туда заманивают, - рассуждает Елена Фёдоровна. - Я, конечно, сказала, что никуда сына не отдам, он будет и дальше жить со мной, ходила в департамент здравоохранения, к юристам, правозащитникам, мне подтвердили, что против воли опекуна, то есть меня, сына в ПНИ забрать не могут, поскольку это незаконно.

Вере Михайловне, матери ещё одного пациента, которого хотят забрать из той же дурки №14 в интернат, 69 лет. Ей не только заявили, что она "старая", но и сказали, что она "скоро умрёт".

Вера Михайловна хоть и ходит с тросточкой, но помирать пока не собирается, так же как и отдавать сына на пожизненное содержание под замок и государево око.

- У меня есть ещё один сын, который, конечно же, случись что со мной, Артёма никогда не бросит, - не сомневается женщина. Артём заболел в 17 лет, у него поднялась температура до 40 градусов, он бредил. Заболевание оказалось наследственным, то же самое было у дяли. Болеет Артём уже 20 лет, всё время лжечился в 14-ой больнице. Иногда он сам туда ложится, иногда я вызываю психиатров, обычно он лежит два раза в год по два месяца. Этим летом он вернулся с лжечения раньше обычного, на вид совсем больной, - как же его такого отпустили, не могла поверить я своим глазам. Через пять дней он разбудил меня рано утром и спросил:
- "Ты кто?? " - Из дурдома его выписали без лжекарств, за ними надо было ехать в ПНД, куда сам он в таком состоянии добраться не мог. Поехала я, но мне никаких препаратов не дали, поскольку Артём не лишён дееспособности и должен в ПНД за карапией приезжать сам. Вот такую вот реформу психиатрической службы у нас проводят, может, она и в интересах государства, но только явно против пациента.

6 сентября 2017 года Артём снова оказался в психушке. Вера Михайловна говорит, что он давно уже находится в нормальном состоянии и мог бы жить дома, посещая диспансер. Но его не выписывают. Она уже подала несколько заявлений, что хочет забрать сына, но ей ответили, что состояние Артёма пока не позволяет это сделать.

Сына ей не отдают, требуя подписать бумаги на его перевод в ПНИ. Ей выдали точно такое же заявление, написанное от руки, как и Елене Ломановой.

"Это установка сверху-заполнить
больными интернаты,чтобы показать
разумность и востребованность
проводимой реформы психиатрической
службы

Устно психиатр мне сказал, что это установка сверху - заполнить интернаты, чтобы показать разумность и востребованность проводимой реформы психиатрической службы, - говорит пожилая женщина. - А ещё мне сказали, что сопротивляться этому бесполезно: что хотим, то и напишем в его документах, и ничего вы сделать не сможете.

По состоянию на 2013 год в России насчитывалось 220 психушек, а ПНД, имеющих в своей базе стационары, было 75. В Москве обеспеченность психиатрическими койками на 2013 год составляла 118, - 1 на 100 000 населения, в 2016 году их стало в два раза меньше - 62 койки на 100 000 населения. После проведения оптимизации общая коечная мощность составит 3112 коек, это около 12,5 коек на 100 000 тысяч населения, то есть фактически произошло снижение в десять раз в сравнении с 2013 годом. После реформы психиатрической службы на всю Москву, включая присоединённые территории Новой Москвы, осталось три психушки - ПКБ №1, №4 и №13, в которых пациенты могут находиться не больше 30 дней, отправляясь потом в дневные стационары (ПНД). По замыслу авторов проводимой реформы, до 40% пациентов должны в итоге перейти на амбулаторное лжечение."

Из приведенных примеров видно, что многолетние посещения психиатров и психиатрическое лжечение ничем пациентам не помогают, у людей как были проблемы с психикой, так они и остаются. Не помогают психиатрам ни самопиар, в виде называния психиатрии "наукой", психушки "больницами", а психокарапию "лечением", ни пертурбации с превращением психушек в ПНИ, ни заманивание пациентов к психиатрам... Государственные чиновники уже замучались выделять на бесполезную постоянно разрастающуюся психиатрию финансирование и пытаются сократить аппетиты психиатров - урезали срок содержания пациента в дурдоме до 1 месяца, ликвидируют многочисленные психушки. Но, психиатрия выкручивается, как может. Нет дурок? Давайте завлекать пациентов в психинтернаты.