Социология бурдье. Бурдьё, Пьер

После окончания университета Бурдье сначала планировал писать диссертацию под руководством выдающегося философа науки и историка эпистемологии Жоржа Кангиема. Но его философскую карьеру прервал призыв в армию. Молодого ученого, вероятно в наказание за его антиколониалистскую деятельность , отправили в Алжир, где он на протяжении года проходил военную службу, а после демобилизации решил остаться преподавателем факультета литературы Алжирского университета.

Алжирский опыт Бурдье стал решающим для его дальнейшего интеллектуального становления. В Алжире он перешел от эпистемологии к полевым исследованиям, написав две оригинальные книги по этнологии: «Социология Алжира» (Sociologie de l’Algérie) и «Эскиз теории практики» (Esquisse d’une théorie de la pratique ). Тем не менее неприятие молодым ученым войны в Алжире подвергало его опасности, и в 1959 году он вернулся во Францию, заняв в 1961 году должность ассистента Раймона Арона.

В 1964 году Арон предложил Бурдье возглавить руководство Центром исторической социологии, финансировавшимся Фондом Форда, и в последующие годы Бурдье собрал вокруг себя плеяду сотрудников (Люк Болтански, Иветт Дельсо, Клод Гриньон, Жан-Клод Пассрон и Моник де Сен-Мартен), которые в дальнейшем помогут ему основать чрезвычайно мощную и продуктивную школу. В это же время Бурдье проявляет интерес к французской системе образования, написав (в соавторстве с Жаном-Клодом Пассроном) две работы о воспроизводящей функции образования: «Наследники: студенты и культура» (Les héritiers, les etudiants, et la culture ) и «Воспроизводство» (La reproduction) .

Пьер Бурдье

Бурдье порвал отношения с Ароном в 1968-м в ответ на консервативное осуждение последним тогдашних студенческих протестов. В конце 60-х — начале 70-х Бурдье заложил основания свой ведущей роли во французской социологии, опубликовав огромное количество работ по важнейшим вопросам теории и методологии. В 1975 году он основал журнал «Исследовательские труды в области социальных наук» (Actes de la Recherche en Sciences Sociales) , ставший фабрикой его собственного творчества и творчества его студентов. В конце 1970-х — начале 80-х вышли в свет главные труды его позднего периода, среди множества которых следует назвать «Различение. Социальная критика суждения» (La distinction: critique sociale du judgement) , «Homo academicus» , «Государственная знать» (La noblesse état ) и «Правила искусства» (Les règles de l’art) .

"Созданная Бурдье одним социальная теория является для современной интеллектуальной левой тем же, чем для студентов 1960-х был неомарксизм."

В 1990-е годы Бурдье стал радикальнее, превратившись в органического интеллектуала в среде крайне левых (gauche de la gauche) , под влиянием которых он написал «Нищих мира» (La misère du monde) , обширную серию интервью, свидетельствующих о разрушительных последствиях неолиберализма для жизни простых людей. С учетом такой интеллектуальной и политической биографии совершенно понятно, что Бурдье должен был стать неизбежным ориентиром для современной интеллектуальной левой: блестящий и неутомимый социолог, совмещающий в себе интеллектуальную утонченность Леви-Стросса или Жана-Поля Сартра с эмпирической строгостью англо-американских прикладных исследований и этнологии, в то же время продолжавший, особенно в последние годы жизни, французскую традицию ангажированного интеллектуала. На самом деле созданная им одним социальная теория является для современной интеллектуальной левой тем же, чем для студентов 1960-х был неомарксизм.

Однако очевидно, что Бурдье, вызывающий симпатии у авангарда, в то же время привлекателен для беспристрастного мейнстрима американских социальных наук, обычно сдержанно относящегося к заимствованию идей французских интеллектуалов . Чем же объяснить привлекательность Бурдье для столь разных кругов? В этой статье я рассмотрю две точки зрения: ту, согласно которой теория Бурдье — большая социологическая теория (далее я буду называть ее макросоциологической теорией) наподобие теорий Маркса, Вебера или Дюркгейма, и противоположный взгляд, согласно которому социология Бурдье согласуется с социальными условиями, характерными для академической элиты, в особенности в Соединенных Штатах.

Макросоциологические теории отличаются своей объясняющей силой. У них есть, кроме прочего, три характерные черты: они увязывают структурные деления в обществе с наблюдаемым поведением; они разрабатывают объяснения причин, по которым с учетом этих делений общества могут воспроизводиться; также они обобщают процессы изменений обществ. Таким образом, в случае успеха эти теории предлагают некую характеристику стратификации, воспроизводства и социальных изменений. Марксистские теории классовой борьбы и способа производства, социология господства Вебера и характеристика Дюркгеймом разделения труда, аномии и социальной солидарности — все они являются макросоциологическими теориями. Работы Бурдье также являются подобной теорией, но тщательное их изучение показывает, что предложенные им объяснения часто тавтологичны или недостаточны. На самом деле в этой статье я последовательно подтверждаю недавнее утверждение Филиппа Горски о том, что «у работ Бурдье нет общей теории социальных изменений». Я доказываю, что в этом и состоит головоломка: если социология Бурдье преимущественно ничего не объясняет, то его нынешнюю популярность нельзя объяснить мощью его макросоциологии.

Итак, я перехожу ко второму объяснению, предполагающему, что притягательность Бурдье основана на непревзойденной способности его работ выражать опыт и политические надежды современной академической элиты. Я различаю три особенности социологии Бурдье, которые делают ее привлекательной для данной группы. Во-первых, как и анализ сетей, ее базовая социальная онтология созвучна жизненному опыту академической элиты — основного потребителя этой социальной теории. Во-вторых, социология Бурдье раскрывает возможность политической значимости интеллигенции, в организационном плане плохо связанной с народными силами. В частности, описание Бурдье символической власти сулит трансформацию социального мира посредством трансформации категорий, при помощи которых осмысливают социальный мир. Таким образом, социальных изменений можно достичь без нахождения внешнего неакадемического агента, способного их приблизить. Во времена, когда такой социальный агент незаметен, привлекательность подобной политики очевидна. В-третьих, социология Бурдье предлагает мощную защиту академических привилегий. Значительная часть политической энергии Бурдье была направлена на защиту автономии университета: в более ранний период — автономии университета от политики, в более поздний период — автономии университета от экономики. Поэтому социология Бурдье может одновременно провоцировать и реформистские импульсы «ангажированного» крыла социологии, и консервативные импульсы ее профессионального крыла.

Социология Бурдье как макросоциологическая теория

Прежде чем приступить к детальному анализу, необходимо кратко остановиться на базовой терминологии Бурдье. Хоть это и может показаться абстрактным, это, к сожалению, необходимое условие понимания его работ. В социологии Бурдье можно выделить четыре основных понятия: капитал, габитус, поля и символическая власть.

Капитал указывает на ресурсы. Бурдье различает три основных вида капитала: экономический (понимаемый главным образом как доход и собственность), социальный (понимаемый преимущественно как связи) и культурный (неформальное образование, объекты культуры и доверие). Их можно определить в двух аспектах — количественном и структурном. Так, отдельные агенты могут владеть более или менее одинаковым объемом капитала, он может быть структурирован в различных соотношениях. Соответственно, хотя два разных «агента» могут обладать одинаковым объемом капитала, у одного из них может быть больше культурного капитала, а у другого — больше экономического капитала. В целом количество и структура капитала определяет для индивида «место в социальном пространстве» или классовое положение. Первичное классовое деление в схеме Бурдье находится на пересечении обладания большим и малым капиталом, но в каждом из данных классов наличествует дополнительное различие между обладающими большей долей экономического или культурного капитала. Таким образом, понятие капитала должно отображать карту главных социальных делений в современном обществе.

Габитус — это набор неосознанных диспозиций, в том числе вкусовых, чувства самости, положений тела и, самое важное, навыков или «практического мастерства». Габитус формируется, прежде всего, в семье, но в «расслоенных» обществах ключевую роль также играет школа. В целом габитус производит модели поведения, воспроизводящие социального агента в занимаемом им в данный момент общественном положении. Проще говоря, габитус переносит различные классовые позиции, обусловленные разными формами капитала, на уровень наблюдаемого поведения.

Поля — это агональные социальные игры, в которых агенты состязаются между собой за некую социально определяемую ставку, например за прибыль или престиж. И хотя существует бесконечное множество таких полей, важнейшими являются экономическое поле, политическое поле и поле культурного производства. С точки зрения Бурдье, социальная реальность состоит главным образом из полей, а социальное действие он понимает как действие внутри этих полей. Последствия частого употребления этой метафоры довольно существенны, и в следующей главе я подробно рассмотрю их.

Завершающим столпом социологии Бурдье является понятие символической власти. Она проистекает из неузнавания социальных отношений в качестве исторически вероятностных, особенно правил, управляющих отдельными полями, принимаемых за естественные правила. Это неузнавание опосредованности управляющих полями правил — решающий элемент предложенной Бурдье теории воспроизводства.

В итоге общая концептуальная схема Бурдье такова: индивидуальные ресурсы (капитал) производят структуру характера (габитус), порождающую конкретные типы поведения в контекстах конкретных социальных игр (поля). Далее эти контексты стабильно воспроизводятся, поскольку процесс связывания в одно капитала, габитуса и поля систематически искажается основополагающими представлениями, служащими легитимации существующего неравного распределения ресурсов (символическая власть). Бурдье использует эти понятия для описания стратификации, социального воспроизводства и социального обмена. Таким образом, его цель состоит в разработке такой же объемной и мощной социальной теории, каковыми были классические социальные теории Маркса, Дюркгейма и Вебера. Удается ли это Бурдье?

Капитал и габитус: новая теория класса?

Один из важнейших тезисов Бурдье состоит в том, что габитус понимаемый как система диспозиций (предрасположенностей), признания и практического мастерства является продуктом классовой позиции, а точнее продуктом объема и структуры субъективного обладания капиталом. Габитус — это неосознанный каркас или «порождающий механизм», действующий по аналогии в широком диапазоне различных контекстов и тем самым придающий форму множеству типов поведения. Габитус обеспечивает основные каркасы культурного вкуса , в нем воплощается запас имплицитного знания , он даже формирует телесные ориентации в пространстве. Как пишет Бурдье, «габитус производит практики, как индивидуальные, так и коллективные, а следовательно — саму историю в соответствии со схемами, порожденными историей». Поэтому его тезис заключается в том, что существует тесная связь между этой глубинной и мощной схемой, с одной стороны, и классовой позицией — с другой. Соответственно, должно быть возможно показать, что различные габитусы являются результатом различных по объему и структуре капиталов, которыми агенты обладают в конкретных полях.

Сфера эмпирического изучения габитуса — это преимущественно эстетический вкус, поскольку вкус делает ощутимыми диспозиции и схемы признания. Так, пытаясь эмпирически продемонстрировать связь между классом и габитусом, Бурдье старается показать связь между классовой позицией и различиями эстетических вкусов. Вместе с тем его работе в данной сфере присущи два затруднения. Бурдье не удается ни конкретизировать эмпирически понимаемое значение термина «класс», ни предоставить убедительное доказательство существования «габитуса» в смысле «порождающего механизма», который можно применить ко множеству других сфер. Это особенно заметно в книге, которую принято считать его шедевром — «Различение» (La distinction) .

От книги о классе и вкусе, такой как «Различение», можно было бы ожидать того, что ее автор начнет исследование с концептуализации класса. Общий тезис Бурдье состоит в том, что господствующий класс, условно определенный как обладающий высоким культурным и экономическим капиталом, имеет «вкус к свободе», выраженный в его эстетском и отстраненным отношении к культуре, в то время как угнетенный класс, состоящий из обладателей низкого суммарного капитала, имеет «вкус к необходимости», выражающийся в привязанности к конкретным, осязаемым вещам. Эти утверждения довольно неоднозначны. Одна из проблем заключается в том, что в «Различении» Бурдье раздувает понятие класса до такой степени, что оно теряет свою полезность в качестве понятия эмпирического исследования. Так, Бурдье пишет:

Социальный класс определяется не собственностью (даже не такой собственностью как объем и структура капитала), не сочетанием типов собственности (полового, возрастного, социального и этнического происхождения — например, соотношением черных и белых или коренных жителей и иммигрантов — дохода, уровня образования и т. д.) и даже не цепочкой типов собственности, проистекающей из базовой собственности (место в производственных отношениях) касательно причины и следствия, обуславливающего и обусловленного. Он определяется структурой отношений между всеми соответствующими типами собственности, которая придает каждому из них специфическую ценность, и последствиями, которые они оказывают на социальные практики.

Сходное утверждение мы встречаем и в раннем предварительном исследовании, проведенном Бурдье в соавторстве с Моник де Сен-Мартен: «Изменения — в зависимости от класса или классовых прослоек — практик и вкусов, передаваемых ими (см. табл. 1 и 2), устроены в соответствии со структурой, гомологичной изменениям экономического и образовательного капитала и изменениям социальной траектории». Стоит кратко разобрать каждый из процитированных отрывков. В первом из них Бурдье говорит, что общественный класс «определен» не одним из типов собственности, а «структурой отношений между всеми соответствующими типами собственности». Но он не объясняет, какие классы производятся «структурами отношений». Далее, хотя он и ссылается на «соответствующие типы собственности», он ничего не сообщает о том, какие «соответствующие типы собственности» должны быть использованы для различения классов, поэтому упоминание об отношении между ними мало что проясняет.

Не менее проблематичен и второй отрывок. Бурдье добавляет к понятию класса два новых и нетематизированных аспекта: образовательный капитал и траектория. Но их отношение к экономическому и культурному капиталу, главным аспектам социального разделения, остается необъясненным. Например, так и остается непонятно, является ли образовательный капитал формой культурного капитала или это совершенно отдельный тип капитала. Можно ли, например, одновременно обладать незначительным культурным капиталом и весомым образовательным капиталом? Как бы то ни было, чтобы уяснить это, читателя отсылают к «таблицам 1 и 2», которые, как известно, вновь появляются в «Различении» в качестве «пространства социальних положений» и «пространства стилей жизни». Данные таблицы вводятся с целью показать корреляцию (в бурдьезианском смысле) между вкусом и классом, но поскольку они сконструированы на основе вышеупомянутого пространного определения класса, показать это они не могут. Таблицы содержат информацию о количестве детей, отработанных часах за неделю, величине города, из которого происходит «класс», а также данные о том, могут ли профессиональные группы демографически увеличиваться или сокращаться (обозначение стрелками). Но ни один из этих показателей не имеет ничего очевидно общего с «классом» ни в том смысле, какой ему приписывает Бурдье, ни в каком-либо другом.

Попытка Бурдье объяснить габитус как результат класса усугубляется, таким образом, основополагающей недостаточностью понятий. Он не объясняет, как предложенные им индикаторы «класса» связаны с его теоретической картографией класса. Так, его схема пространства социального положения содержит ряд, казалось бы, нерелевантных (с точки зрения классового анализа) социальных различий. Это создает серьезные проблемы для его трудов о классах и вкусах, ибо при отсутствии четкого понятия класса какое бы то ни было различие во вкусах в каком бы то ни было из зафиксированных в его исследованиях социальных аспектов оказывается доказательством классового различия в габитусе. Это тем более парадоксально для книги, считающейся классикой социологической теории, ведь «Различение» повторяет типичную ошибку эмпиристского социального исследования: используемые Бурдье понятия и индикаторы перетекают друга в друга, а значит с его аргументом будет совместимо любое подтверждение. Следовательно, бурдьезианской теории класса и габитуса не хватает (в формальном смысле) эмпирического контекста, поскольку непонятно какое доказательство в принципе несовместимо или противоречит его описанию. Таким образом, тезис о том, что габитус определяется классовой позицией, напоминает утверждение, которое, как известно, приводит Карл Поппер как пример неэмпирического утверждения: «Завтра здесь будет дождь или завтра здесь дождя не будет». [ Будучи совместимо со всеми вероятными подтверждениями, предложенное Бурдье описание подрывает свой статус объясняющего описания.

Иногда кажется, что Бурдье норовит решить проблему прибегая к тавтологическому тезису о том, что на самом деле габитус является индикатором класса, а не его следствием. В его работах имеет место концептуальное оправдание этого тезиса. Бурдье нередко рассматривает габитус как интернализацию классовой позиции, а в своей работе о капитале называет габитус инкорпорированной формой капитала. В данном случае различия во вкусах, видимо, могут быть индикаторами «классового габитуса». Так, Горски утверждает, что «по мнению Бурдье, социальное положение [класс] влияет на индивидуальную диспозицию [габитус] и наоборот [!], ad infinitum , если вообще не определяет и не делает неизбежной моду». Но очевидно, что это предполагало бы «классовость» габитуса, что и должен показать анализ Бурдье. Определить габитус в качестве «воплощения» класса значит устранить объяснительную задачу попытки показать существующее между ними отношение.

Проблемы концептуализации не являются абстрактными теоретическими проблемами. Они придают глубокую неоднозначность специфике представленных Бурдье данных. Например, одно из самых впечатляющих данных, представленных Бурдье — таблица, показывающая различия в процентном соотношении респондентов, описывавших некие предметы как потенциально образующие «хорошую фотографию». Бурдье разделил респондентов на три «класса», или кластера, по профессиям: народные классы, средние классы (мелкие производители, белые воротнички, технари и «новая мелкая буржуазия») и высшие классы (самостоятельные работодатели, инженеры, представители свободных профессий и профессора). Результаты таблицы наводили на некоторые мысли, показав, что только 1% мелких производителей выразили мнение, что хорошей была бы фотография автокатастрофы, тогда как к аналогичному мнению склонялись 17% профессоров и творческих работников. Подобным образом 37% преподавателей и творческих работников посчитали, что хорошей фотографией была бы фотография капусты, хотя среди респондентов из рабочего класса такое мнение высказали лишь 7% опрошенных.

Объясняя такой подход, Бурдье утверждает, что «способность мыслить нечто как прекрасное или лучшее по отношению к чему-то другому подвержена эстетической трансформацией... и тесно связана с культурным капиталом, унаследованным или приобретенным посредством образования » (курсив мой). Обратите внимание на симптоматическое смысловое отличие между «унаследованием» и «приобретением посредством образования». Нельзя с достаточной уверенностью не подчеркнуть, что только первая из этих интерпретаций согласуется с концепцией габитуса Бурдье, (частично) определяемой «культурным капиталом». Причина в том, что классовый габитус не приобретается в процессе школьного образования. Действительно, в более ранней работе Бурдье категорически отвергает представление о том, что габитус может коренным образом меняться в образовании; школы, по его словам, в значительной степени передают прежние различия в «первичном габитусе» ранней социализации. Следовательно, «приобретенный в школе культурный капитал» вовсе не является культурным капиталом: это всего лишь обучение. Таким образом, приводимые Бурдье данные на основе фотографий, хотя и принадлежит к самым сильным фактам в «Различении», вряд ли имеют решающее значение, ибо они совместимы с двумя совершенно разными, а на самом деле принципиально противоположными объяснениями модели ответов. Вполне возможно, что данные опроса Бурдье глубоко противоречат теории габитуса, поскольку эти данные могут свидетельствовать лишь о важности педагогики, а не о классовом происхождении.

Кроме того, само понятие слаженного габитуса, определенного классом и наоборот, еще не подтверждается данными Бурдье. Напомним, что габитус нельзя обозначить с помощью различий в какой-либо одной сфере вкуса. Поскольку он является «порождающим механизмом», он должен был бы создавать сходные различия в самых разных сферах. В поддержку этой точки зрения Бурдье предоставляет данные не только о вкусах, но и о регулярности разных типов деятельности: «Сделай сам», «Фотография», «Пластинки», «Живопись», «Музыкальный инструмент», «Лувр и Галерея современного искусства», «Легкая музыка» и «Новости». Здесь данные Бурдье демонстрирует любопытные различия. Так, если о частом использовании «Сделай сам» упоминали 63% рабочих, то аналогичное упоминание сделали лишь 40% респондентов из высшего класса. Подобным образом, живопись упоминали 16% преподавателей и творческих работников и лишь 4% респондентов из рабочих.

Но это не значит только то, что данные исследования Бурдье предполагают одинаковые различия вкусов в самых разных сферах или даже в пределах одной сферы вкуса. Так, в сфере культурной жизни данные показывают, что посещаемость музеев во многом сформирована «классово» (в условном смысле профессионального расслоения), хотя данные о фотографии и домашних кинопросмотрах показали относительно незначительное классовое различие: 50% у рабочих по сравнению с 59 % у среднего класса и 65% у высшего класса.

Даже в очень узких сферах, таких как эстетические предпочтения в кино, идея одного проецируемого классового габитуса, похоже, не находит подтверждений. Например, исследование «просмотренных фильмов», разделившее респондентов на четыре категории («социальные и медицинские работники», «мелкие коммерческие руководители и секретари», «офисные работники» и «мелкие лавочники и ремесленники» — категории, опять же, только отдаленно соотносимые с теорией Бурдье), обнаружило различие в групповых предпочтениях в отношении некоторых фильмов («Процесс», «Порок и добродетель» и «Сальваторе Джулиано»). Однако другие фильмы в том же исследовании были высоко оценены всеми четырьмя профессиональными группами.

Это краткое рассмотрение данных Бурдье говорит о недостаточной обоснованности его тезиса о том, что в 1960-е—70-е годы во Франции существовал характерный «классовый габитус». По некоторым узким темам различия существовали, но, возможно, они объясняются большим доступом к образованию, свободному времени и ресурсам, а также глубинной, порождающей схемой «классового габитуса». На самом деле Бурдье приводит мало данных о последовательном и проецируемом габитусе разных типов, аналогично действующем в различных формах культурной жизни. Вместо этого некоторые типы деятельности и вкусы кажутся более релевантны классу, другие — менее релевантны.

Как говорит один из самых проницательных собеседников Бурдье, «Род занятий [в „Различении“] соотносится с потребительскими привычками и показателями диспозиций, но чаще всего это происходит не напрямую». Короче говоря, Бурдье предоставляет очень мало свидетельств того, что различные классы, разграниченные по степени обладания культурным и экономическим капиталом, создают разные габитусы. В его исследованиях не только профессиональные группы имеют неопределенное отношение к его понятию класса; приводимым Бурдье эмпирическим данным о габитусе не хватает убедительности в том, что касается существования единого «порождающего механизма» эстетического вкуса.

До сих пор мы предполагали, что основной проект Бурдье в «Различении» и связанных с этой книгой исследованиях состоял в том, чтобы показать, что габитус укоренен в классовых различиях. Но одновременно он выдвигает вторую, совершенно противоположную точку зрения. После того, как первая половина книги излагает теорию габитуса и пытается подкрепить ее документально, шестая глава начинается сбивающим с толку утверждением о том, что «различные социальные классы отличаются не столько своим признанием культуры, сколько своим знанием о ней» . Это отличие между знанием (connaissance) и признанием (reconnaissance) составляет основу «культурной доброжелательности», которую Бурдье считает характерной для мелкой буржуазии. По сути, его аргумент сводится к тому, что широкий спектр обывательских вкусов ориентирован на поиск заменителей для легитимации высокой культуры. Это приводит к чрезвычайно высокому уровню потребления «претенциозных» культурных объектов, объектов, которые изображаются совершенно не тем, чем они являются на самом деле: кухонных плит, а не кухонь, коллекций марок, а не коллекций произведений искусства, декорированных уголков, а не комнат.

Бурдье продолжает этот способ анализа, когда доказывает, что габитус рабочего класса отмечен «одобрением господства», что подтверждается не только «отсутствием предметов роскоши» [у рабочих], но и «наличием многочисленных дешевых заменителей этих редких товаров, „игристого белого вина“ вместо шампанского, искусственной кожи вместо настоящей кожи, репродукций картин вместо оригинальных полотен». Они, по словам Бурдье, являются «показателями лишения прав владения второй властью, которая соглашается с определением товаров как того, что достойно обладания».

Эти цитаты вызвали резкую критику Бурдье за «высокомерие» и за выпады против весомых свидетельств культурной автономии рабочего класса. Гораздо меньше внимания обращали на то, насколько анализ Бурдье культурной доброжелательности противоречит его прежнему описанию классового габитуса. Фактически всем его работам по культуре свойственны два формально несовместимых тезиса: с одной стороны, тезис о том, что у каждого класса или, более широко, социальной группы есть свой собственный габитус и, следовательно, свои собственные схемы восприятия и оценки (эстетических вкусов); с другой, тезис о том, что мелкая буржуазия и рабочий класс подчинены схемам и представлениям господствующего класса. Однако очевидно, что для того, чтобы быть культурно угнетенным, мелкая буржуазия и рабочий класс должны разделять по крайней мере некоторые из элементов габитуса господствующего класса, ведь одним из ключевых элементов габитуса и являются те «категории восприятия и оценки» ] , благодаря которым конкретные культурные объекты признаются легитимными. Если у разных классов и в самом деле разные габитусы, как это было предложено в первом положении Бурдье, то между ними не могло бы существовать никаких отношений культурного господства. Каждый класс просто жил бы в параллельной символической вселенной со своими собственными «ценностями». И наоборот, если между классами существуют отношения культурного господства, они должны разделять общий габитус. Одновременное принятие обоих аргументов является непоследовательным.

В итоге в описании Бурдье связи между габитусом и классом заметны три основные проблемы. Во-первых, поскольку Бурдье не предлагает четкого определения класса, не ясно, как установленные им различия в эстетических предпочтениях касаются классовых различий в каком-либо смысле. Во-вторых, даже признавая, что используемые им категории профессий действительно репрезентируют классы, установленные им модели несовместимы с теорией габитуса. Бурдье не предоставляет никаких доказательств того, что его респонденты обладают «порождающим механизмом», который можно увидеть в разных сферах культуры. Фактически приведенные им данные указывают на противоположное: что одни довольно специфические формы культурной практики тесно связаны с определенными профессиональными группами, тогда как другие не связаны с ними вообще. В-третьих, Бурдье фактически скрыто работает с двумя несовместимыми моделями отношений культуры и класса, одна из которых понимает габитус как классово стратифицированный, а другая — как разделяемый всеми классами. Таким образом, в самом главном социология Бурдье как макросоциологическая теория терпит поражение, поскольку ему не удается увязать основополагающие социально-структурные деления с наблюдаемым поведением.

Неузнавание и школьная система: взгляд Бурдье на воспроизводство

Теперь я перехожу к оценке работ Бурдье во втором аспекте — в его точке зрения на социальное воспроизводство. Конечно, Бурдье признает глубочайшее классовое неравенство современного капитализма. Это ставит довольно привычную для традиции западного марксизма проблему. С учетом очевидного неравенства и несправедливости современного капитализма, как возможно то, что такие общества в течение длительного времени способны к устойчивому воспроизводству? Ответом Бурдье на эту, без сомнения, настоящую головоломку является символическая власть, которую можно лучше понять как, по выражению Мары Лавман, «способность казаться естественным, неизбежным и поэтому аполитичным продуктом исторической борьбы». Описание Бурдье символической власти напоминает теорию идеологии французского марксиста Луи Альтюссера. Как и Альтюссер, Бурдье утверждает, что неузнавание социального мира — это предварительное условие действия; поэтому ложное, мнимое или ошибочное понимание социального мира является по умолчанию всеобщим условием для акторов капиталистического общества. Вместе с тем, как и Альтюссер, он подчеркивает, что это условие всеобщего неузнавания усиливается системой образования. Поэтому при капитализме школа является центральным институциональным механизмом социального воспроизводства. Чтобы рассмотреть эту точку зрения на социальное воспроизводство, сначала необходимо получить общее представление о том, почему Бурдье считает неузнавание всеобщим.

Бурдье считает его всеобщим, поскольку, как уже отмечалось, он рассматривает общество как совокупность конкурентных игр, называемых полями. У каждого поля, как и у игры, есть свои правила и позиции. Так, например, поле экономики определяется конкурентной борьбой фирм за прибыль. Но, кроме того, есть поле культурного производства, интеллектуальное поле и поле политической власти. Каждое такое поле имеет аналогичные прибыли ставки, такие как интеллектуальный престиж или политическая власть.

"Являются ли агонистические игры (поля) хорошей метафорой для общественной жизни в целом?"

Вездесущность полей обосновывает всеобщность неузнавания; чтобы быть игроком в игре, нельзя постоянно сомневаться в правилах игры, указывая на их произвольную и историческую обусловленность. Поставить вопрос о правилах игры означал бы уже не играть, а скорее наблюдать за игрой. В концепции Бурдье участники игр не узнают произвольный характер правил, управляющих их действиями, в том смысле, что они воспринимают правила как неоспоримую данность. В итоге, если быть социальным актором означает быть своего рода участником игры, а для этого необходимо подчиниться ее произвольным правилам, тогда совершение действия предполагает неузнавание. Конечно, существуют двусмысленность такого объяснения неузнавания. (Действительно ли игра в баскетбол требует подавления сознания того, что ее правила — произвольный продукт истории?) Но более фундаментальным представляется другой вопрос: являются ли агонистические игры (поля) хорошей метафорой для общественной жизни в целом? Поражает то, насколько редко задавался этот вопрос, учитывая, что огромное количество энергичных исследователей посвятили себя определению полей, разъяснению двусмысленного использования Бурдье этого термина и применению данного понятия в эмпирической работе. Игровая метафора, лежащая в основе идеи поля, и вытекающее из нее всеобщее неузнавание в большом массиве литературы о Бурдье и литературы, написанной под его влиянием, остается неисследованным предположением.

Общая проблема игровой или полевой (field) точки зрения на социальное состоит в том, что существует множество зон общественной жизни, не структурированных в качестве игр. Одна из них — мир труда, в смысле материального преобразования и созидания. Даже в самых эксплуататорских и отчужденных условиях труд предполагает коллективные усилия по преобразованию и поэтому ориентирован на проект, а не на «занятие положения» или «различение» внутри поля. Кроме того, неясно, почему участие в трудовом процессе потребовало бы неузнавания как подчинения правилам игры, как это происходит внутри полей Бурдье. На самом деле эффективный трудовой процесс, а это отчетливо понимали Маркс и Вебер, требует постоянного осмысленного прогнозирования последствий разных вариантов действий.

Еще одним ключевым типом действия, которое, казалось бы, может уклониться от метафоры поля, являются общественные движения, особенно революционные общественные движения, часто ориентированные на установление и оспаривание ранее непризнанных правил социальной игры. Как и в случае с трудом, социальное действие здесь, по-видимому, требует не подчинения неузнаванию, а разрыва с ним.

Конечным типом социального взаимодействия вне метафоры поля является взаимодействие, ориентированное на общение. Опять-таки, эту социальную структуру нельзя понимать как область конкуренции в смысле Бурдье, поскольку взаимопонимание — это результат взаимной и благожелательной интерпретации, а не агонистического различения.

Все сказанное предполагает, что теория социального воспроизводства Бурдье весьма сомнительна в той мере, в какой она зависит от универсализации метафоры игры/поля. Нет достаточных оснований размышлять о конкурентных играх, а необходимое неузнавание, которое, с точки зрения Бурдье, осуществляется в них, исчерпывает совокупность общественных отношений. В результате, представляется невероятным, чтобы символическая власть как неузнавание служила общим описанием социального воспроизводства.

В дополнение к общей идее неузнавания Бурдье предлагает более конкретную и институционально обусловленную теорию воспроизводства, фокусирующуюся на системе образования. Он постулирует фундаментальное преобразование современного общества из способа «воспроизводства семьи» в способ «воспроизводства на уровне школы». В семейном способе воспроизводства ресурсы и имущество передаются членам семьи. В школьном способе воспроизводства они, по крайней мере частично, инвестируются в образование, которое затем предоставляет наследнику диплом. Бурдье доказывает, что второй способ обеспечивает гораздо большую легитимность господствующим классам, чем семейный, и что эта легитимность возрастает до такой степени, что сама система образования становится все более автономной от прямого контроля со стороны экономически господствующего класса. Этот аргумент Бурдье и Пассрон высказывают так:

Экзамен самым лучшим образом приспособлен внушать всем признание легитимности учебных вердиктов и социальных иерархий, которые они узаконивают, поскольку он заставляет тех, кто отчисляется, ассимилироваться с теми, кто провалился, позволяя в то же время тем, кто был отобран среди небольшого числа избираемых, видеть в их избрании подтверждение их заслуги или «дара», благодаря которому, их, судя по всему, и предпочли всем остальным.

Таким образом, обучение и экзамены превращают классовое неравенство в неравенство заслуг, легитимируя оба этих неравенства в глазах как господствующего, так и угнетенного классов. По мнению Бурдье, в значительной степени современный господствующий класс — это элита дипломов. Напомним, что в этом состоит и аргумент Альтюссера: школьный идеологический аппарат государства — это ключевой институт в воспроизводстве капитализма.

В рамки этой статьи не входит рассмотрение споров о роли обучения в капиталистическом воспроизводстве. Тем не менее заслуживают внимания два вопроса. Первый — касательно того, что описание Бурдье воспроизводства посредством школьного обучения в значительной мере зависимо от французского контекста. Французская школьная система с ее огромным престижем и относительно высоким уровнем автономии от бизнеса тесно связана с конкретной динамикой общественного развития Франции. Для него характерно существование, по крайней мере с 1789 года, мощного и централизованного государства, укомплектованного высокообразованными чиновниками, и относительно невзрачный промышленный капитализм. Так, хотя дипломы играют исключительно важную роль в легитимации капиталистических общественных отношений во Франции с учетом этой конкретной модели развития, нет оснований считать это явление типичным. Однако воспроизводство капитализма — это, безусловно, явление всеобщее, ставящее под сомнение школьную систему как адекватное объяснение воспроизводства капитализма самого по себе. Американский капитализм, как основной и архетипический вариант капитализма, тоже не является подходящим примером. Не было никакой корреляции, даже на высшем уровне, между победой в конкурентной борьбе — непременным условием успеха при капитализме — и образовательными достижениями владельцев бизнеса / предпринимателей. В самом деле, культура американского класса капиталистов, как правило, пренебрегала формальной университетской подготовкой по сравнению с практическим производственным опытом. Но это почти не влияло на легитимность капитала в США.

Вторая проблема, связанная с описанием Бурдье воспроизводства, — более аналитическая. Хотя вопрос об общественном воспроизводстве действительно имеет смысл только в контексте теории капитализма как раздираемого внутренними конфликтами, неравномерного и неустойчивого, Бурдье так и не сформулировал теорию капитализма. Фактически, термин капитализм , в отличие от термина капитал , в его работах почти не встречается. Этот пробел ослабляется его описанием воспроизводства, поскольку он не заметил того, что существуют достаточные материальные причины поддержки капиталистов непосредственными производителями вне зависимости от системы образования или неузнавания. Поскольку капиталистическая прибыль является условием экономического роста и занятости, должна существовать возможность того, что в интересах отдельных рабочих или групп рабочих приходится поддерживать прибыль и тем более отношения капиталистической собственности. Как следствие, капитализм, гораздо больше, чем другие системы производства, обладает потенциальной «материальной основой согласия» — независимо от каких-либо механизмов.

Наконец, примечательно и игнорирование Бурдье электоральной демократии как потенциального механизма социального воспроизводства. Во-первых, в работах Бурдье почти нет демократии в базовом шумпетерианском смысле институализированной системы установления чередования политических элит. Бурдье упоминает демократию мимоходом в своем монументальном лекционном курсе «О государстве» (Sur l’État) при обсуждении общественного мнения; в очень кратком изложении работы Баррингтона Мура; и как идеологию американского империализма. В другой работе он развивает идею политического поля и дает тонкое описание взаимоотношений между партийными лидерами и их последователями . Но даже в своей оригинальной статье о политическом представительстве, от которой явно ожидаешь обсуждения партийных систем, процедуры голосования и парламента, почти не найти анализа этих вопросов. Вместо этого мысль Бурдье вращается вокруг идеи о том, что электорат отчужден от собственных средств политического представительства. И в самом деле, даже очень благосклонно настроенный наблюдатель признает, что в работах Бурдье почти проигнорированы стандартные проблемы политической социологии, тем самым ограничивается его влияние в этой сфере.

"Поскольку эта теория основана на школьной системе, она превращает французскую специфику во всеобщий закон, игнорируя мощные экономические и политические механизмы, также работающие на стабилизацию капитализма."

Это пренебрежение демократией особенно удивляет, поскольку выборы кажутся гораздо более непосредственно связанными с легитимацией политической власти, чем школьная система ; и правда, выборы — это ключевой пример удлинения «цепочек легитимации» , которые Бурдье считает решающими для стабильности современного политического порядка. Выборы устанавливают квазификтивное политическое равенство, которое скрывает реальное неравенство и заставляет государства быть выразителем нации, состоящей из формально равных граждан. На выборах люди не являются членами социальных классов или других заинтересованных групп. Таким образом, выборы устанавливают очень индивидуализированное отношение к государству, создавая фундаментальные проблемы для коллективных движений, стремящихся преодолеть или преобразовать государственную власть и капитализм. Классовые интересы в избирательных демократиях делегируются представителям этих интересов, и ни классы, ни массы в целом не оказывают прямого политического давления на государство.

В таком случае трудно было бы доказать, что Бурдье предлагает убедительное описание воспроизводства капитализма. Поскольку его теория основана на неузнавании, она необоснованно экстраполирует игровую метафору поля на все социальные отношения. Поскольку эта теория основана на школьной системе, она превращает французскую специфику во всеобщий закон, игнорируя мощные экономические и политические механизмы, также работающие на стабилизацию капитализма. Таким образом, теория Бурдье не удовлетворяет второму критерию макросоциологической теории. У него нет правдоподобного описания воспроизводства общества.

Относительная депривация и интеллектуалы: бурдьезианская теория социальной трансформации?

Теперь я перехожу к пониманию Бурдье социальной трансформации. Необходимо начать с того, что метафора поля создает серьезные трудности для всякого убедительного описания социальных изменений, поскольку, сводя общественную жизнь до уровня антагонистической игры, она исключает саму возможность коллективного и целенаправленного действия, ибо любое действие конституируется позицией в отдельном поле с его бесспорными правилами. Поэтому любое описание Бурдье социальных изменений должно осуществляться без жесткого понятия коллективного действия.

Ограничения, налагаемые метафорой поля на теорию трансформации, лучше всего демонстрирует изучение Бурдье политической социологии, в которой он всесторонне применяет данную теорию. Его главный тезис о политике заключается в том, что противостояния политических представителей гораздо больше сообщают про их взгляды, чем их отношения со своей избирательной или социальной базой. Поэтому для понимания конкретной политической позиции «важно знать универсум конкурирующих политических позиций, предлагаемых полем, как и требования мирян, за выбор позиции которых отвечают назначенные доверенные лица ("база"). Выработка позиции — выражение говорит само за себя — это акт, который приобретает смысл лишь соотносительно, с помощью и через различие, отличительный разрыв ». Таким образом, это противоположные позиции в политике, указывающие на то, за что политики борются. В таком подходе к современной политике есть очевидная истина, хотя в случае Бурдье она далека от оригинальности.

Однако, интерпретируя политику как предвыборную игру или «поле», Бурдье оказывается поразительно не готовым обратиться к решающим политическим событиям, создавшим современный мир и, следовательно, являющихся центральными для любого действительного правдоподобного описания социальных изменений: Гражданской войны в Англии, революции и Гражданской войне в Америке, Французской революции, объединению Германии или итальянскому Рисорджименто. Отсутствие объяснения тут не случайно. И оно не связано с отсутствием соответствующих доказательств или презрением к «философии истории», как иногда заявляет сам Бурдье. Это, скорее, следствие метафоры поля. Эту метафору нельзя использовать для объяснения указанных примеров революционной борьбы, ведь они не согласуются с моделью позиционирования в установленном институциональном контексте, являющейся эксклюзивной сферой политической социологии Бурдье. Неудивительно, что до сих пор не возникла бурдьезианская теория революции, демократизации или возникновения авторитаризма. Типы социальных процессов, продуцирующие эти результаты, находятся на периферии борьбы внутри поля.

Без механизма коллективных действий у Бурдье остаются всего два варианта объяснения изменений, причем он использует оба. Первый состоит в том, чтобы обратится к понятию дифференциации: «В своем исследовании понятия „поля“ я подчеркивал этот процесс, который описывали Дюркгейм, Вебер и Маркс: со временем общества дифференцируются, образуя отдельные независимые универсумы, — думаю, что это один из общих законов, с которым можно согласиться». Оставив в стороне абсурдное представление о том, что Маркс и Вебер считали, будто дифференциация является «общим законом», не требующим дальнейшей проработки, этот тезис поражает своим пустым контовским высокомерием. Вместо объяснения Бурдье обращается к безагентному грандиозному процессу, открывающимся обществам «со временем». Это описание социальных изменений вообще не является описанием.

Второе описание Бурдье изменений смещается от макродинамики дифференциации, к агентам, участвующим в конкурентном поле. В этом описании, названном Бурдье «эффектом гистерезиса», социальные изменения происходят вследствие того, что акторы придерживаются стратегий, неадаптированных к текущему состоянию поля их действий. Лучшим примером второго типа аргумента является анализ Бурдье кризиса 1968 года. Он утверждает, что кризис был результатом перепроизводства выпускников университетов после 1960 года, что спровоцировало необоснованные карьерные ожидания, поскольку демографический рост понизил ценность их дипломов, хотя их карьерные ожидания согласовались с прежним состоянием академического поля. Таким образом, выпускники французских университетов оказались в тисках разновидности ложного сознания. Они считали, что их дипломы наделяют их определенными позициями, которые могли бы быть им доступны в прежнем состоянии поля, но эти позиции становились скудными из-за увеличения количества поступающих в университеты. Как следствие, выпускники университетов обнаружили, что их дипломы стоят куда меньше, чем они ожидали. Это разочарование заставило их присоединиться к внеуниверситетским интеллектуалам и рабочему классу против института образования. Различные левые движения, бушевавшие во Франции в тот период, были следствием неузнавания, в котором агенты, находящиеся в «гомологичных» позициях в социальном пространстве (выпускники университетов, внеуниверситетские интеллектуалы и рабочий класс) пришли к пониманию своей схожести.

У этого аргумента есть и общетеоретическая проблема и ощутимая эмпирическая слабость. Теоретическая проблема заключается в том, что до сих пор нет объяснения причин изменений условий в поле — стремительного увеличения количества выпускников университетов. Во-первых, Бурдье не объясняет, почему три группы акторов внезапно оказались в «гомологичной» позиции. Сказать, что в то время все они пережили опыт относительной депривации означает лишь задать вопрос. В конце концов, студенческие беспорядки 1968 года были частью всемирного движения против капитализма и государства, которое осталось вне объяснительной структуры Бурдье. Интересно, по крайней мере то, что бунты конца шестидесятых годов произошли именно в момент перехода мировой экономики от продолжительного подъема к продолжительному спаду, хотя в анализе Бурдье столь широкие структурные факторы трудно заметить.

К тому же, в сравнительном плане этот анализ также сомнителен. Итальянский социолог Марцио Барбальи в своей книге, во многом схожей с «Homo Academicus» , доказывает, что для объединенной Италии была характерна острая ситуация интеллектуального перепроизводства социальных позиций. После Первой мировой войны ситуация резко ухудшилась из-за того, что респектабельные интеллектуалы столкнулись с перспективой безработицы после возвращения с фронта, тогда как вчерашние выпускники университетов столкнулись с уменьшением карьерных перспектив. Взятая в целом эта динамика породила чувство «относительной депривации, поскольку к росту созданных войной ожиданий прибавилась неизбежная потеря статуса или карьерных ожиданий. Но в политическом контексте, для которого был свойственен подъём революционной социалистической партией, интеллектуалы сместились не к левым, а к крайне правым. Фактически Барбальи доказывает, что многие организации интеллектуалов, таких как инженеры и учителя начальных школ, в начале 1920-х годов приняли участие в силовых нападениях на учреждения рабочих. Короче говоря, Барбальи доказывает, что одна и та же динамика, с которой Бурдье связывает крайнее полевение во Франции в 1968 году — чувство относительной лишенности карьерных перспектив — привела в Италии к фашизму. [

Поскольку примерно один и тот же процесс привел к разным результатам в этих двух контекстах, удовлетворительное объяснение политизации интеллектуалов, по-видимому, требует — кроме анализа последствий — уточнения их факторов, в частности отношения левых партий к интеллектуалам. В целом теория изменений Бурдье остается неопределенной. Действительно, самое поразительное в ней — ее банальность. Вряд ли необходим Бурдье, чтобы додуматься до теории относительной депривации. Кроме того, ее в любом случае не достаточно для объяснения главного политического вывода Бурдье — полевения французских академических работников в конце шестидесятых.

Таким образом, социология Бурдье не представляет собой макросоциологическую теорию ни в одном из трех аспектов, о которых я упомянул во введении. Его классовому анализу не удается увязать классовую структуру с распределением наблюдаемого поведения. Вместо этого его анализу свойственно тяготение к пустым тавтологиям, поскольку смысл понятия класса расширяется настолько, что включает в себя все социальные различия, в том числе, как это ни прискорбно, эстетический вкус как таковой. Его скрытая альтюссерианская теория воспроизводства из-за неубедительного обобщения метафоры игры, не учитывает политические и экономические аспекты данной проблемы. Наконец, два варианта описания Бурдье социальных изменений (эволюционизм девятнадцатого века и «пересаженная» на новую почву теория относительной депривации) неубедительны, но это и не удивительно.

Эти недостатки объяснения не являются, конечно же, личными недостатками Бурдье. Рассмотренные с точки зрения интеллектуальной утонченности и эмпирической широты, работы Пьера Бурдье практически беспрецедентны. Проблема, как ни парадоксально, заключается в том, что у Бурдье нет теории классовой структуры в смысле структурированной взаимосвязи непосредственных производителей и лишних присвоителей, взаимодействие которых могло бы содействовать историческому развитию. В полях Бурдье как таковых нет динамики развития; их обитатели, увязшие в неузнавании, никогда не смогут стать коллективными акторами.

Почему Бурдье?

Важно учитывать факты. Несмотря на указанные трудности, Бурдье является актуальным социологом-теоретиком. Действительно, когда люди вспоминают о «теории» в контексте дискуссии о социологии, им на ум обычно приходит Бурдье. В период между 1980 и 1984 годами только 2 % всех статей в четырех ведущих социологических журналах цитировали Бурдье, но уже к середине первого десятилетия XXI века эта цифра увеличилась до 12 %. Если бы эти статьи ограничивались исключительно претенциозными теоретическими трактатами, можно было бы представить, что их число существенно возросло бы. Оценка Бурдье Ваканом как «самого знаменитого современного социолога» и спустя десятилетие после смерти Бурдье остается правильной. Как недавно заметил один британский ученый: «Нет никаких сомнений: Пьер Бурдье — самый влиятельный социолог конца ХХ века» . В этом и скрыта большая загадка. Поскольку социология Бурдье не предполагает макросоциологию, как и следовало ожидать, привлекательность его работ должна зиждется на чем-то ином. Таким образом, необходим другой подход к пониманию его популярности. Дальнейшие замечания с необходимостью несколько абстрактны и требуют подтверждения реальными исследованиями. Здесь они открыты для обсуждения.

Как я утверждал во введении к этой статье, есть три причины популярности Бурдье среди академической элиты развитых капиталистических стран, особенно в Соединенных Штатах. Во-первых, его социология созвучна жизненному опыту академических работников; во-вторых, она предлагает эрзац-политическую идентичность для левых академических работников; в-третьих, она предлагает мощную защиту академических привилегий и автономии для профессиональных ученых. Таким образом, бурдьезианскую социологию можно лучше всего понять не как социальную теорию, а как идеологическое образование, взошедшее на почве общего опыта и обеспечивающее политический проект, способствующий интеграции в академическом пространстве «левых» и «правых».

Cозвучие жизненному опыту

Многие социальные теории становятся правдоподобными, перенося микросоциальные миры своих создателей и потребителей на макроуровень. В особенности это справедливо в отношении представлений Бурдье о «поле» и «символической власти». Было бы совершенно неверно полагать, что из-за того, что эти понятия являются ограничительными метафорами, они универсально неприменимы; такой взгляд мог бы преодолеть догматизм самого Бурдье. Напротив, идея поля как раз применима к академической жизни. Академические работники охвачены занятием позиций и различением. Их культурные продукты приобретают смысл в полемической конкуренции с другими продуктами. Поэтому неудивительно, что некоторые из наиболее успешных анализов Бурдье сфокусированы на том, как политические позиции интеллектуалов обычно маскируются при перенесении этих позиций в сферу культурного производства.

Таким образом, одна из главных идей, которые Бурдье предлагает академической элите, состоит в обобщении ее жизненного опыта. С точки зрения социологии Бурдье, ее социальный мир может быть микрокосмом общества в целом. В самом деле, понятие о конституированности общественной жизни как «поля», не требующее критического разрыва с жизненным опытом, является по существу здравым смыслом того, как мир работает на профессуру. [ Поэтому трудно представить себе социологическую теорию, в которой социальная онтология более точно соответствует жизненному миру интеллектуалов.

Политическая эрзац-ангажированность

Тем не менее социология Бурдье предлагает нечто большее, чем просто обобщение «профессорского» опыта. Она также предполагает параллельное сходство с тем, что Ленин назвал «профессиональным революционером». Бурдьезианские социологи — это авангард. Они обладают знаниями о принципах работы социального мира, проистекающих из созданной ими социальной теории, но отрицаемых неучеными, увязшими в трясине здравого смысла и обыденных представлений.

Эта концепция в целом основана на понятии радикального зазора между социальной теорией и ненаучным знанием, которое является следствием всеобщего неузнавания. Поглощенные социальной игрой акторы в силу своей зацикленности на логике практики, не способны постичь реальную структуру полей, в которых они действуют. Они поступают в соответствии с неосознанной, негласной концепцией мира, «чувством игры». Размышления о социальном мире, образовании социального как объекта знания, не может происходить в игре. Бурдье неустанно подчеркивает то, что приписывание рефлективной способности действующим в поле практики агентам — это интеллектуальная иллюзия:

Познание не зависит исключительно — как тому учит элементарный объективизм — от точки зрения на предмет с позиции определенного в «пространстве и времени» наблюдателя. Это искажение гораздо более фундаментальное и более зловредное, поскольку, являясь основополагающим для познавательного действия, оно обречено остаться незамеченным: практика подвергается искажению уже в силу того, что она берется с определенной «точки зрения» и что она, таким образом, преобразуется в предмет (наблюдения и анализа) [ .

Впрочем, для Бурдье рефлективное мышление, формирование практики как объекта анализа, требует разрыва с практикой. И наоборот, практика как жизненный опыт требует разрыва с рефлексией. агенты могут действовать только в той мере, в какой они не рефлектируют по поводу своих действий; следовательно, рефлексия возможна только с позиции, находящейся вне поля действия.

Социологическое понимание требует разрыва с практикой, достигаемого при помощи особой подготовки, благодаря которой перспективные социологи создают новый габитус или набор научных диспозиций для замены прежних позиций. Таким образом, в социологии Бурдье есть связь между теорией и практикой, но в отличие, например, от революционного марксизма ее последствия заметны, прежде всего, в мире социологии.

"Социология Бурдье предполагает нечто наподобие самопреобразования. Если к ней подойти корректно, она окажется социального мира. "

Роджерс Брубейкер в своей статье, тщательно проясняющей призыв Бурдье в этом аспекте, особенно четко уловил этот момент. Он призывает к разрыву с «концептуалистскими, теоретическими, логоцентричными прочтениями» Бурдье; говоря иначе, с теми прочтениями, которые бы исследовали логическую согласованность и эмпирическую правдоподобность работ Бурдье. Вместо этого амбициозный социолог «должен стремиться к практическому освоению, к включению в свой габитус тех средств мышления, которые предоставляет Бурдье». К сожалению, те, кому не хватает «доступа к atelier [мастерской] Бурдье или аудитории для семинаров», склонны оппонировать его работам теоретически, а не практически. Аналогичную мысль более доступно высказывают Зависка и Саллаз, задавая вопрос о том, "как идеи Бурдье были использованы в исследованиях, опубликованных в крупных американских социологических журналах"». Короче говоря, социология Бурдье предполагает нечто наподобие самопреобразования. Если к ней подойти корректно, она окажется моделью того, как становятся социологом , а не объяснительной структурой понимания социального мира.

С этой точки зрения, социологию Бурдье можно рассматривать как своеобразный секуляризированный радикальный протестантизм, обещающий интеллектуальное возрождение посредством дисциплинарных практик, направленных на создание нового социологического габитуса. Подобно описанной Вебером кальвинистской этике социология Бурдье требует постоянного исследования самой себя, — процесс скрытый за понятием «рефлексивность». В культурном плане такая социология принадлежит к ряду прочих практик, довольно характерных для современной интеллигенции: йоге, изысканным диетам, фитнес-тренерам и т. д.

Зачем академическим работникам принимать ее? Нет никаких оснований полагать, что социологи-бурдьзианцы являются куда большими карьеристами, чем другие; на самом деле, вероятно, все наоборот. Тяготеющие к Бурдье интеллектуалы, как правило, хотят использовать свои знания для улучшения мира. Но им, особенно в Соединенных Штатах, не хватает хоть сколько бы правдоподобного политического инструмента для согласования своих исследований с социальными изменениями. Не существует организующей связи между социальной теорией и политической практикой, за исключением разве что огромного моря интеллектуально пустой и скрыто ократической «политически значимой» социальной науки, распространенной в американских университетах. Одна из гипотез, объясняющих привлекательность работ Бурдье, заключается в том, что они обращают потенциально разрушительную энергию социальной критики вовнутрь, создавая тем самым тип политической вовлеченности, которая обещает вполне достижимую цель накопления «символической власти» вместо противостояния реальной эксплуатации и господству. Этот призыв лучше всего выражает, опять же, остроумие (gloss) Брубейкера: суть текстов Бурдье «не в том, чтобы всего лишь истолковать мир; суть в том, чтобы изменить мир, изменив способ, каким мы — в первую очередь, представители других социальных наук — понимаем мир». Это бледное повторение марксистского (естественно, без приведения цитаты) одиннадцатого тезиса о Фейербахе является впечатляющим итогом призыва Бурдье. В нем мы видим мыслителя, мобилизующего огромные интеллектуальные ресурсы на поиск воинствующего проекта трансформации не общества, а сознания социологов.

Защита академических привилегий

Обращенный внутрь радикализм социологии Бурдье парадоксально связан с другой ее особенностью: одержимостью защитой разграничения или «автономии». Главной политической концепцией Бурдье, несмотря на ее помпезно-радикальный облик, оказывается классический плюрализм, знакомый читателям Даля, де Токвиля, Моски или Вебера. Этот взгляд основан на защите интеллектуальной автономии в довольно консервативном смысле как институциональной основы принуждения господствующего класса к универсализации его конкретных интересов.

"Одним из критериев политической независимости Бурдье является его обоснованное и резкое осуждение бомбардировок НАТО в Сербии тогда, когда многие «прогрессисты» в Северной Америке и Европе бормотали сладкоречивые слова в их оправдание."

Это утверждение может показаться тенденциозным. Поэтому важно признать, что многие из политических высказываний Бурдье были довольно радикальными, особенно в начале его интеллектуальной карьеры в Алжире и в конце жизни, поскольку в девяностые годы он сражался с французским неолиберализмом. В действительности, некоторые из его политических оценок, особенно в области геополитики, поразительно остры и намного превосходят те глупые банальности, преимущественно в американской социологии, которые походят на «политический анализ». Одним из критериев политической независимости Бурдье является его обоснованное и резкое осуждение бомбардировок НАТО в Сербии тогда, когда многие «прогрессисты» в Северной Америке и Европе бормотали сладкоречивые слова в их оправдание.

Но самое поразительное в политических трудах Бурдье заключается, тем не менее, в их чрезвычайной ограниченности. При отсутствии элементарной теории капитализма его политические заявления в основном сводятся к защите имеющегося статус-кво против вторжения в него логики рынка. Фундаментальной политической ценностью для Бурдье являются не свобода или равенство, а автономия, в частности автономия социологии. Интеллектуальные основы такой политики слишком консервативны. Нигде это не сказано с такой четкостью, как в конце его книги «Государственная знать» (La noblesse état) :

Ясно, что, несмотря на их причины или мотивы, эти сражения между представителями господствующего [класса] обязательно прибавляют к полю власти толику универсальности - основание, бескорыстие, гражданственность и т. д., что, как и в прежних сражениях, всегда является символически эффективным оружием в нынешних сражениях. И, стремясь не высказывать суждения о сравнительных достоинствах того или иного режима, которые часто отождествляются с «политической философией», мы допускаем, что прогресс в разграничении форм власти состоит из многих защитных актов против тирании, понимаемой в паскалевском смысле, как посягательство одного порядка на права другого, а точнее, как вторжение форм власти, связанных с одним полем, в функционирование другого поля.

Биография

Родился в 1930 г. в семье почтового чиновника в деревне на границе Франции и Испании.

В 1955 г. закончил Высшую педагогическую школу в Париже, начал преподавать в лицее в г. Мулен. В 1958 г. переезжает в Алжир.

С 1964 г. - директор-исследователь в Высшей практической исследовательской школе в Париже. В 1975 г. возглавил Центр Европейской Социологии и организовал журнал «Учёные труды в социальных науках».

Структуралистский конструктивизм

В определении и изучении сути социальных отношений Бурдьё предложил использовать одновременно два принципиальных подхода:

1. 1) структурализм - в социальной системе существуют объективные структуры, не зависящие от сознания и воли людей, но способные стимулировать те или иные их действия и стремления;
2. 2) конструктивизм - действия людей, обусловленные жизненным опытом, процессом социализации, «формируют социального агента как истинно практического оператора конструирования объектов».

Теория Бурдьё считается интегральной социологической теорией и представляет собой попытку преодоления противоречий между макро- и микро- анализом, агентом и структурой, которое порождает так называемые «парные понятия» (англ. paired concepts ). В основании теории Бурдьё лежат, в первую очередь, фундаментальные идеи классиков, выражающие два противоположных подхода к определению объекта социологии: это исследовательская программа Маркса , исходным пунктом которой полагается широко понимаемая структура (общественно-экономическая формация), и программа Вебера , который исходит из концепта социального действия . Постольку, поскольку агент и структура связаны диалектически , Бурдьё пытается снять противоречие между ними и вводит ряд своих концептов.

Центральными в социологической теории Бурдьё являются понятия «габитус » и «социальное пространство », посредством которых преодолевается разрыв между макро- и микроанализом социальных реалий.

По Бурдьё, объективная социальная среда производит габитус - «систему прочных приобретённых предрасположенностей»; в дальнейшем они используются индивидами как исходные установки, которые порождают конкретные социальные практики индивидов.

Социальное пространство - это логически мыслимый конструкт, своего рода среда, в которой осуществляются социальные отношения. Социальное пространство - это не физическое пространство, но оно стремится реализоваться в нем более или менее полно и точно. Социальное пространство можно описать как совокупность полей, специфических однородных «под-пространств» (например, поле литературы, экономическое поле и т. п.), власть над которыми дает обладание дефицитными благами - капиталом . Именно распределение различных видов капитала (экономический, культурный, социальный, символический) в социальном пространстве и структурирует его.

Избранная библиография

• «Наследники, студенты и культура»,
• «Любовь к искусству, художественные музеи Европы и их посетители»,
• «Воспроизводство. Элементы теории системы образования»,
• «Различение. Социальная критика суждения вкуса»,
• «Практический взгляд»,
• «Нищета мира»,
• «Социальные привычки в науке»,
• «О телевидении»,
• «Мужское доминирование»,

Издано на русском языке

• Социология политики / Пер. с фр.; сост., общ. ред. и предисл. Н. А. Шматко. - Москва: Socio-Logos, 1993.
• Начала. Choses dites / Пер. с фр. Н. А. Шматко. - Москва: Socio-Logos, 1994.
• Университетская докса и творчество: против схоластических делений / Пер. с фр. // Socio-Logos’96. - Москва: Socio-Logos, 1996. - С. 8-31.
• За рационалистический историзм / Пер. с фр. // Социо-Логос постмодернизма. Альманах Российско-французского центра социологических исследований. - Москва: Изд-во Института экспериментальной социологии, 1997.
• Дух государства: генезис и структура бюрократического поля / Пер. с фр. // Поэтика и политика. Альманах Российско-французского центра социологии и философии. - Москва: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 1999. - С. 125-166.
• Социология и демократия / Пер. с фр. // Поэтика и политика. Альманах Российско-французского центра социологии и философии. - Москва: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 1999. - С. 119-124.
• Практический смысл / Пер. с фр.; общ. ред. и послесл. Н. А. Шматко. - Москва: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2001. http://yanko.lib.ru/books/cultur/bourdieu-all.htm архивный файл
• Опыт рефлексивной социологии / Пер. с англ. Е. Д. Руткевич // Теоретическая социология: Антология: В 2 ч. / Пер. с англ., фр., нем., ит. Сост. и общ. ред. С. П. Баньковской. - Москва: Книжный дом «Университет», 2002. - Ч. 2. - 424 с ISBN 5-8013-0046-5
• Политическая онтология Мартина Хайдеггера / Пер. с франц. А. Т. Бикбова, Т. В. Анисимовой. - Москва: Праксис, 2003. - 272 с - («Идеологии».) ISBN 5-901574-27-3 (Рецензии: Илья Нилов. Двуличная философия)
• О телевидении и журналистике / Пер. с фр. Т. В. Анисимова и Ю. В. Марковой, отв.ред. и предисл. Н. А. Шматко. - Москва: Прагматика культуры, 2002. - 160 с.
• Структура, габитус, практика // Журнал социологии и социальной антропологии. - Том I, 1998. - № 2.
• Социология социального пространства / Пер. с фр.; общ. ред. и послесл. Н. А. Шматко. - Москва: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2005. В 2-х т.
• О символической власти // Бурдье П. Социология социального пространства. - Москва: Ин-т экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2007. - с. 87-96.
• Бурдье, П. Формы капитала /пер. с англ. М. С. Добряковой; Бурдье П. Различение: социальная критика суждения (фрагменты книги) / пер. с фр. О. И. Кирчик // Западная экономическая социология: хрестоматия современной классики. - Москва: РОССПЭН, 2004. - 680 с.
• За ангажированное знание // Неприкосновенный запас. - 2002. - № 5 (25).
• Поле литературы // Новое литературное обозрение. - 2000. - № 45. - С. 22-87.

О П. Бурдьё

• Бауман, З. Пьер Бурдье, или диалектика vita contemplativa и vita activa / Пер. с англ. А. Д. Ковалева // Социологический журнал - 2002. - № 3. - С. 5-19.
• Карсенти, Б. Социология в пространстве точек зрения
• Може, Ж. Социологическая ангажированность // Поэтика и политика. Альманах Российско-французского центра социологии и философии. - М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 1999.
• Современная социальная теория: Бурдье, Гидденс, Хабермас. Учеб. пособие / Сост., пер. и вступ. ст. А. В. Леденевой. - Новосибирск: Изд-во Новосиб. ун-та, 1995. - 120 с.
• Социоанализ Пьера Бурдье: Альм. рос.- фр. центра социологии и филологии Ин-та социологии РАН / Отв. ред. Шматко Н. А. - М.: СПб.: Алетейя, 2001. - 285 с. - (Gallicinium)
• Цыганков, Д. Б. Введение в социологию Пьера Бурдье // Журн. социол. и социал. антропологии = J. of sociology a. social anthropology. - СПб., 1998. - T. 1, N 3. - C. 148-155.
• Шматко, Н. А. Анализ культурного производства Пьера Бурдье // СоцИс: Соц. исслед. - М., 2003. - N 8. - С. 113-120.
• Шматко, Н. А. Введение в социоанализ Пьера Бурдье. Предисловие к книге П. Бурдье «Социологии политики». - М.: Socio-Logos, 1993.
• Шматко, Н. А. Габитус в структуре социологической теории // Журнал социологии и социальной антропологии. - 1998. - № 2.
• Шматко, Н. А. Генетический структурализм Пьера Бурдье // История теоретической социологии. В 4-х т. Т.4 / Отв. ред. и составитель Ю. Н. Давыдов. - СПб.: РХГИ, 2000.
• Шматко, Н. А. На пути к практической теории практики. Послесловие к книге П. Бурдье «Практический смысл» - М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2001.

См. также

Ссылки

• «Социологическое пространство Пьера Бурдьё» - сайт, посвящённый Пьеру Бурдьё, с большим количеством текстов и справочных материалов
• После Бурдьё: политика теории и практика рефлексии (раздел о Бурдьё в «Новом литературном обозрении», № 60)
• Ширшова, И.

Социология Пьера Бурдье

Пьер Бурдье (1930-2002) - современный французский социолог. Бурдье называет свое учение «философией действия», потому что понятие действия является в нем центральным.

Центральной проблемой у Бурдье выступает соотношение между познанием и действием, которое в исследовании становится соотношением между субъектом и объектом. Он считает, что все попытки прямого понимания означают абсолютное положение Я наблюдателя и что объективирование посредством структурного анализа приближает чуждое, хотя внешне его отдаляет. Целью познания у Бурдье становится понимание посредством объективирования. Так, дологическая логика практических действий, например ритуалов, не может быть понята путем «вживания» наблюдателя, обремененного рациональной логикой, а станет более «осязаемой» при дистанцировании и объективировании.

Рядом с феноменологическим и объективистским способами теоретического познания социального мира он ставит праксеологическое познание. Его целью является не обнаружение объективных структур как таковых, а «структурированных структур, которые способны выступать как структурирующие структуры». Концепция «двойного структурирования» выступает основой социологии Бурдье, суть которой в том, что социальная действительность структурирована, во-первых, социальными отношениями, которые объективированы в распределениях разнообразных капиталов как материального, так и нематериального характера, и, во-вторых, представлениями людей о социальных структурах и окружающем мире в целом, оказывающими обратное воздействие на первичное структурирование.

Понятие практики, выдвигаемое Бурдье, определяется диалектикой объективных структур и глубоко усвоенных структур («укорененность» в культуру), причем глубоко усвоенные структуры нельзя полностью объяснить исходя из объективных структур, но и наоборот, объективные структуры нельзя выводить из намерений действующих в них.

Действие у Бурдье не определяется напрямую экономическими условиями. Действия акторов, согласно Бурдье, мотивируются интересами, но само понятие интереса - сложное и неоднозначное. Его можно понимать широко - как указание на то, что всякая конечная цель действия может рассматриваться как интерес, если актор ее преследует в ущерб чьим-то другим интересам. Более узкое понимание интереса отсылает к понятиям престижа, богатства или власти. Бурдье предпочитает именно такую трактовку. У Бурдье понятие «интерес» обозначает стремление к господству, и социальную жизнь он представляет как постоянную борьбу за господство над другими. Он убежден в бессознательном характере влечения к господству, хотя при этом приводит множество примеров «стратегий» движения к господству, которые выглядят как целенаправленные и сознательные действия (например, стремление вложить средства в «образовательный капитал», чтобы в итоге получить экономическую прибыль).

Специфику анализа стремления к господству у Бурдье составляет описание типов и форм его реализации. Для этого он вводит два понятия - капитал экономический и капитал культурный. Первое из этих понятий не вызывает затруднений: богатый всемогущ. Придание культуре статуса капитала означает, что культура, как и экономический капитал, приносит выгоду, которая не исчерпывается экономическим обогащением, даже если оно тоже имеет место (например, понятие «рентабельности диплома»). Культура - это, по определению Бурдье, «символический капитал».

Экономические условия он рассматривает скорее как «привилегию», позволяющую богатым делать то, что остается недоступным для масс, которые в связи с этим чувствуют себя обделенными. Бурдье говорит об удвоении благ через их символическое бытие наряду с их экономическим существованием (аналогично «удвоению мира» через понятия). В современном обществе господствующий класс доминирует благодаря не только экономическому капиталу, но и символическому; по мнению Бурдье, к господствующему классу наряду с предпринимателями принадлежат и интеллектуалы. Знаки различия (например, титулы, одежда, язык) посредством понятийного объединения «отмеченных» подобным образом создают вто же время различия между группами. Дня господствующих символический капитал представляет собой капитал доверия, кредит. Символический капитал, так же как экономический, дает власть: «Власть для осуществления признания власти».

Существуют ученые, чье творчество очень трудно ограничить жесткими рамками некоторого теоретического направления. К числу таких ученых, безусловно, относится выдающийся французский социолог Пьер Бурдье (род. в 1930) создавший особую социологическую «школу Бурдье». Исследования Бурдье фактически носят междисциплинарный характер, чему способствует полученное им фундаментальное философское образование (учителями Бурдье были Л. Альтюссер и М. Фуко). Социологическая концепция Бурдье интегрирует теоретическую и эмпирическую социологию. Он выступает за практическую мысль в противовес абстрактно-«объективному» теоретизированию, критикует претензии некоторых социологов занять выделенную позицию «над схваткой» и с нее давать теоретическое объяснение реальным социальным процессам. Не случайно одно из основных произведений Бурдье озаглавлено им «Практический смысл». Интегрированный подход Бурдье требует введения понятия «агента» вместо «субъекта» или «индивида». Тем самым Бурдье подчеркивает активность, самостоятельность агентов, которые «не являются автоматами, отлаженными как часы в соответствии с законами механики, которые им неведомы». Агенты выбирают жизненные стратегии, сообразуясь с определенными целями, но не направляемые чьей-то волей. Центральным понятием социологии П. Бурдье являются так называемые габитусы - «системы устойчивых и переносимых диспозиций, структурированные структуры, предрасположенные функционировать как структурирующие структуры, т. е. как принципы, порождающие и организующие практики и представления, которые могут быть объективно адаптированными к их цели, однако не предполагают осознанную направленность на нее и непременное овладение необходимыми операциями по се достижению».

Социология политики

Конечно, легким это определение не назовешь (приведенный отрывок дает хорошее представление о стиле П. Бурдье). Важнейшим достижением П. Бурдье является его теория социального пространства. Согласно Бурдье, «прежде всего социология представляет собой социальную топологию. Так, можно изобразить социальный мир в форме многомерного пространства, построенного по принципам дифференциации и распределения, сформированных совокупностью действующих свойств в рассматриваемом универсуме, т. е. свойств, способных придавать его владельцу силу и власть в этом универсуме. Агенты и группы агентов, таким образом, определяются по их относительным позициям в этом пространстве». В свою очередь, социальное пространство можно разделить на различные поля: политическое, экономическое, академическое и т. и. Общий социальный капитал, которым располагает индивид, складывается из его капиталов в различных полях. При этом социальный капитал способен к конвертации из одной формы в другую, например, выпускник престижного университета легко находит высокооплачиваемую работу, а преуспевающий предприниматель может обеспечить свое избрание депутатом. Большое влияние П. Бурдье уделяет политическим приложениям своей теории, а также вопросам «социологии», профессиональным качествам и гражданской позиции социологов: «Я хотел бы, чтобы социологи были всегда и во всем на высоте той огромной исторической ответственности, которая выпала на их долю, и чтобы они всегда привлекали в своих действиях не только свой моральный авторитет, но и свою интеллектуальную компетенцию».

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ РЕСПУБЛИКИ БЕЛАРУСЬ

БЕЛОРУССКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

ФАКУЛЬТЕТ ФИЛОСОФИИ И СОЦИАЛЬНЫХ НАУК

КАФЕДРА СОЦИОЛОГИИ

Социология политики Пьера Бурдье

Курсовая работа

студентки 2-го курса

отделения социологии

заочной формы обучения

Анищенко Ю.Ю.

Научный руководитель:

кандидат философских наук

доцент Грищенко Жанна Михайловна

МИНСК 2006
ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение. Позиционирование Пьера Бурдье в современной социологии

Глава 1. Социология политики Пьера Бурдье – самостоятельная социологическая дисциплина

1.1 Основные методологические критерии формирования самостоятельной социологической дисциплины

1.2 Предмет, объект и категориальный аппарат социологии политики

1.3 Предмет, объект и категориальный аппарат социологии политики Пьера Бурдье

Политические закономерности Пьера Бурдье

2.1. Делегирование и политический фетишизм

2. 2 Общественное мнение не существует

Заключение

Библиография

Введение. Позиционирование Пьера Бурдье в современной

социологии

Пьер Бурдье – французский социолог, философ, культуролог – несомненно является одной из наиболее значимых фигур современной социологии. Родился он в деревне на границе с Испанией, в семье почтового чиновника. Закончив в 1955 году Высшую педагогическую школу, преподавал философию в лицее Мулена, в 1958 году уехал в Алжир, где продолжил преподавательскую работу и начал социологические исследования. Из Алжира переехал в Лилль, а потом в Париж, где в 1964 году стал директором-исследователем в Высшей практической исследовательской школе. В 1975 году основал и возглавил Центр европейской социологии, а также журнал «Учёные труды в социальных науках», который наряду с «Французским социологическим журналом» считается ведущим социологическим изданием Франции. В 1981 году выбран действительным членом Французской академии и стал заведующим кафедрой социологии в Коллеж де Франс. Его жизнь – попытка соединить карьеру учёного-социолога и интеллектуала-практика.

Его творчество эволюционировало от философии к антропологии, а затем к социологии. Центральные идеи его теоретической концепции – социальное пространство, поле, культурный и социальный капитал, габитус. Важное значение имеют этическая сторона учения и стремление построить справедливое, основанное на республиканских ценностях общество. Многими учеными отмечается огромный вклад Бурдье в понимании общества. Для Бурдье характерно глубокое пренебрежение междисциплинарным делением, накладывающим ограничения на предмет исследования и на применяемые методы. В его исследованиях сочетаются подходы и приемы из области антропологии, истории, лингвистики, политических наук, философии, эстетики, которые он применяет к изучению таких разнообразных социологических объектов как: крестьянство, искусство, безработица, система образования, право, наука, литература, брачно-родственные союзы, классы, религия, политика, спорт, язык, жилище, интеллектуалы и государственная "верхушка".

Социологическая теория Пьера Бурдье строится вокруг трёх основных категорий: «поле» – «капитал» – «габитус»; и включает множество взаимосвязанных понятий, дающих возможность обращаться к анализу самых разнообразных социальных явлений. Зарождение и формирование этого подхода, названного «генетическим структурализмом», следует рассматривать в контексте той интеллектуальной и социальной ситуации во Франции, которая и обусловила возможности становления Пьера Бурдье как учёного. В его студенческие годы в социальных науках сначала безраздельно господствовала философия, а затем наибольший авторитет получила антропология. Несмотря на то, что именно во Франции социология впервые стала университетской дисциплиной и имела прочные академические традиции, в качестве учебного курса в то время она не получила должного развития и считалась непрестижной специализацией. Свой выбор в пользу социологии П. Бурдье объясняет стремлением к серьезности и строгости, желанием решать не отвлеченные познавательные задачи, но анализировать реально существующее общество и его действительные проблемы средствами социальных наук. На отход П. Бурдье от философии повлияли, в том числе, работы М. Мерло-Понти «Гуманизм и террор» (1947) и «Приключения диалектики» (1955), в которых предпринималась попытка применить универсальные философские категории к анализу современных политических явлений.

В пятидесятые-шестидесятые годы XX века во французской философии наиболее широко получили распространение три направления: феноменолого-экзистенциализм, структурализм и марксизм. Многие социологи находят истоки вдохновения Бурдье в трудах К. Маркса, М. Вебера, Э. Дюркгейма и Э. Кассирера. Бурдье интересовали многие философские и социологические течения XX века, но ни одно не удовлетворяло его полностью. В книге «Паскалёвские размышления» он последовательно раскрыл своё отношение к современным направлениям философии и социологии, описал интеллектуальную атмосферу во Франции в середине XX века, проанализировал сходства и различия своей позиции с взглядами Л. Альтюссера, Л. Витгенштейна, Г. Гарфинкеля, И. Гофмана, Ж. Делеза, Э. Кассирера, К. Леви-строса, Т. Парсонса, Ж.-П. Сартра, М. Фуко, Ю. Хабермаса и других. Глубокое усвоение, разрыв и преодоление – вот основные механизмы, приведшие Пьера Бурдье к формированию собственного «синтетического» направления, названного впоследствии «генетическим структурализмом». «С помощью структурализма я хочу сказать, что в самом социальном мире, а не только в символике, языке, мифах и т. п. существуют объективные структуры, независимые от сознания и воли агентов, способные направлять и подавлять их практики и представления. С помощью конструктивизма я хочу показать, что существует социальный генезис, с одной стороны, схем восприятия, мышления и действия, которые являются составным частями того, что я называю полями или группами, и что обычно называют социальными классами».

Работы Пьера Бурдье – 26 монографий и десятки статей по методологии социального познания, стратификации общества, социологии власти и политики, образования, искусства и массовой культуры, этнографические исследования – переведены на все европейские языки. По силе воздействия Пьера Бурдье сравнивают с Ж.П. Сартром и считают самым крупным социологом современности.

Глава 1. Социология политики Пьера Бурдье – самостоятельная

социологическая дисциплина

1.1 Основные методологические критерии формирования

самостоятельной социологической дисциплины

Специальные социологические дисциплины – это такие теории, которые являются теоретическими обобщениями, объясняющие качественную специфику развития и функционирования многообразия социальных явлений. Каждая специальная социологическая теория имеет свой объект и предмет исследования, свой подход к изучению этого предмета.

Становление и формирование самостоятельной социологической дисциплины, специальной теории означает:

— открытие, формулирование специфических закономерностей развития и функционирования группы однородных явлений и процессов;

— открытие социальных механизмов функционирования этих явлений и процессов;

— выработку для изучаемого объекта (явления, процесса, группы и так далее) своей системы категориально-понятийного аппарата, такой системы, которая не противоречит закономерностям развития и функционирования объекта как части целого.

Специальные теории характеризуются высоким уровнем абстракции и позволяют рассмотреть один и тот же объект, ту или иную социальную общность под определённым углом зрения, выделить тот или иной интересующий социолога «срез» изучаемого объекта, его «уровень», «сторону».

Для специальных социологических дисциплин характерно:

а) установление объективных взаимосвязей изучаемой предметной области с целостностью общественной системы в прошлом, настоящем и будущем;

б) выявление специфических, характерных для данной предметной области внутренних связей и закономерностей.

Самостоятельным дисциплинам присущи широкие междисциплинарные связи с другими отраслями обществознания и другими науками. Они ориентированы на управление и планирование социальных процессов, как правило, в краткосрочной перспективе и в специальных, частных областях общественной жизни. Социология группового поведения, социальной мобильности, социология семьи, политики, спорта, труда, экономики и так далее – каждая из выделенных разновидностей социологического знания имеет свой собственный слой теоретического и эмпирического исследования. Поэтому каждая дисциплина имеет свою теоретическую базу и свой эмпирический материал, соответствующий определённому региону, собранный и обработанный по определённой методике.

Таким образом, самостоятельная социологическая дисциплина – это концепция, объясняющая функционирование и развитие частных социальных процессов; область социологического знания, имеющая своим предметом исследование относительно самостоятельных сфер социальной жизни отдельных видов социальной деятельности и социальных общностей, закономерности их развития и функционирования.

1.2 Предмет, объект и категориальный аппарат социологии

политики

Для социологии политики как самостоятельная социологическая дисциплина имеет свой предмет, объект и понятийно-категориальный аппарат.

Социологическая концепция Бурдье

Для социологии политики характерна направленность на изучение власти, анализ политических процессов с позиций их восприятия и отражения в сознании и поведении людей. Этот подход Ж. Т. Тощенко в «Политической социологии» выразила следующим образом: то, насколько глубоко, серьёзно, основательно воспринимают люди политические процессы, как они относятся к ним и насколько намерены содействовать или противостоять им, — придаёт социологии политики качественную определённость и отличает её от других политических наук.

КОНЦЕПЦИИ ГАБИТУС П. БУРДЬЕ
В.А. Михайлова (МГУ им. А. а. Кулешова)

Научн. рук . С.Н.Лихачёва ,

канд. социол. наук, доцент
Концепция габитус П. Бурдье направлена на преодоление односторонности и редукционизма рационализма и механицизма, объективизма и субъективизма. Предлагаемый им диалектический взгляд на мир, реализованный посредством ряда логически связанных концептов — habitus’a, социального пространства, структур, практики — имеет множество привлекательных сторон. Кроме того, он достаточно эффективно реализуется в эмпирических исследованиях. В своей «стратегии синтеза» П. Бурдье исходит от социальной структуры, двигаясь в направлении субъекта действия, что сближает его подход с теорией структурации Э. Гидденса, создаваемой с точки зрения противоположной перспективы.

Одним из базовых понятий социологической концепции Пьера Бурдье является понятие габитуса, позволяющее ему преодолеть ограниченность и поверхностность структурного подхода и излишний психологизм феноменологического. Габитус (habitus) — системы прочных приобретенных предрасположенностей (dispositions), структурированных структур, предназначенных для функционирования в качестве структурирующих структур, то есть в качестве принципов, которые порождают и организуют практики и представления, которые объективно приспособлены для достижения определенных результатов, но не предполагают сознательной нацеленности на эти результаты и не требуют особого мастерства. Проще говоря, габитус - это система диспозиций, порождающая и структурирующая практику агента и его представления. Агенты же у П.Бурдье “не являются автоматами, отлаженными как часы в соответствии с законами механики, которые им неведомы”. Агенты осуществляют стратегии — своеобразные системы практики, движимые целью, но не направляемые сознательно этой целью. П.Бурдье предлагает в качестве основы для объяснения практики агентов не теоретическую концепцию, построенную для того, чтобы представить эту практику “разумной” или, того хуже, “рациональной”, а описывает саму логику практики через такие ее феномены, как практическое чувство, габитус, стратегии поведения.

Габитус формируется постепенно и, поэтапно, в процессе социализации личности. Вначале речь может идти о складывании первичного габитуса в семье, затем - вторичного - в процессе осуществления школьного образованием. Потом в процесс формирования личности включаются все новые структуры, и это означает появление иных форм габитуса. Число диспозиций (предрасположенностей) личности увеличивается, качество габитуса усложняется.

Будучи продуктом некоторого типа объективной регулярности, habitus склонен порождать „резонные», „общепринятые» манеры поведения (и только их), которые возможны в пределах такой регулярности и которые с наибольшей вероятностью будут положительно санкционированы, поскольку они объективно приспособлены к логике, характерной для определенного поля деятельности, объективное будущее которого они предвосхищают. В то же время обычно исключает все „крайности», то есть все те поступки, которые санкционировались бы негативно, поскольку они несовместимы с объективными условиями. За этим стоит огромная работа по образованию и воспитанию в процессе социализации индивида, по усвоению им не только явно выраженных, но и невыраженных, подразумеваемых принципов поведения в определенных жизненных ситуациях. Интериоризация такого жизненного опыта, зачастую оставаясь неосознаваемой, приводит к формированию готовности и склонности агента реагировать, говорить, ощущать, думать определенным - тем, а не другим - способом. Габитус, таким образом, “есть продукт характерологических структур определенного класса условий существования, т. е.: экономической и социальной необходимости и семейных связей или, точнее, чисто семейных проявлений этой внешней необходимости (в форме разделения труда между полами, окружающих предметов, типа потребления, отношений между родителями, запретов, забот, моральных уроков, конфликтов, вкуса и т.

Социология Пьера Бурдье

п.)”.

В приведенных характеристиках габитуса П. Бурье часто использует понятие практики. Оно имеет, как и многие употребляемые французским социологом категории, несколько аспектов и значений. Практики - это содержание и результат деятельности агентов. При этом имеются в виду и сами социальные действия, и коммуникации, возникающие между агентами в связи с этими действиями, и социальные формы, «творимые» практиками. Но не только. Практики, как часто подчеркивал П. Бурдье, - это осуществление социальных структур. Последние являются главными причинами практик. Таким образом, практики реализуют своеобразное двойное структурирование социальной действительности: вначале как источник габитуса, через него - системы представлений, затем - будучи его результатом - самой структуры реальных отношений.

По мнению П. Бурдье особенностью общества является то, что оформляющие его структуры существуют в двух ипостасях: во-первых, как “реальность первого порядка”, данная через распределение материальных ресурсов и средств присвоения престижных в социальном плане благ и ценностей (“виды капитала” по П. Бурдье); во-вторых, как “реальность второго порядка”, существующая в представлениях, в схемах мышления и поведения, как символическая матрица практической деятельности, поведения, мышления, эмоциональных оценок и суждений социальных агентов. Таким образом, важно понять соотношение физического и социального пространства в философии П. Бурдье.

Общество как “реальность первого порядка” рассматривается в аспекте социальной физики как внешняя объективная структура, узлы и сочленения которой могут наблюдаться, измеряться, “картографироваться”. Субъективная же точка зрения на общество как на “реальность второго порядка” предполагает, что социальный мир является “контингентным и протяженным во времени осуществлением деятельности уполномоченных социальных агентов, которые непрерывно конструируют социальный мир через практическую организацию повседневной жизни”. П. Бурдье предлагает для анализа социальной реальности социальную праксеологию, которая объединяет структурный и конструктивистский (феноменологический) подходы. Так, с одной стороны, он дистанцируется от обыденных представлений с целью построить объективные структуры (пространство позиций) и установить распределение различных видов капитала, через которое конституируется внешняя необходимость, влияющая на взаимодействия и на представления агентов, занимающих данные позиции. С другой стороны - он вводит непосредственный опыт агентов с целью выявить категории бессознательного восприятия и оценивания (диспозиции), которые “изнутри” структурируют поведение агента и его представления о занимаемой им позиции.

Социальное пространство включает в себя несколько полей, и агент может занимать позиции одновременно в нескольких из них (эти позиции находятся в отношении гомологии друг с другом).

Поле, по П. Бурдье, - это специфическая система объективных связей между различными позициями, находящимися в альянсе или в конфликте, в конкуренции или в кооперации, определяемыми социально и в большой степени не зависящими от физического существования индивидов, которые эти позиции занимают.

Структура поля есть состояние соотношения сил между агентами или институциями, вовлеченными в борьбу, где распределение специфического капитала, накопленного в течение предшествующей борьбы, управляет будущими стратегиями. Эта структура, которая представлена стратегиями, направленными на ее трансформацию, сама поставлена на карту: поле есть место борьбы, имеющее ставкой монополию легитимного насилия, которая характеризует рассматриваемое поле, то есть в итоге сохранение или изменение распределения специфического капитала.

Список используемой литературы:

1. Громов, И.А. Западная теоретическая социология /И.А. Громов, А.Ю. Мацкевич; под ред. И.А. Громов.-Спб, 1996.- 296 с.
2. Гронас, М. «Чистый взгляд» и взгляд практика: Пьер Бурдье о культуре / М. Горнас.-НЛО — 2000- № 45.- 6-21 с.
3. Зборовский, Г.Е. История социологии/ Г.Е. Зборовский.-Москва: Эксмо, 2004.-608 с.
4. Може, Ж. Социологическая ангажированность // Поэтика и политика. Альманах Российско-французского центра социологии и философии Института социологии Российской Академии наук. — Москва: Институт экспериментальной социологии, 1999.- 124 с.

Курсовая работа по дисциплине

«История социологии»

ТЕОРИЯ СОЦИАЛЬНОГО ПРОСТРАНСТВА, ПОЛЯ И ГАБИТУСА

П. БУРДЬЕ

Введение

1. Идейно-теоретические истоки структуралистского конструктивизма Бурдье

2. Основные особенности теории социального пространства П. Бурдье

Заключение

Библиографический список

ВВЕДЕНИЕ

Большое значение для понимания особенностей социального пространства имеет учение выдающегося французского социолога Пьера Бурдье. Многими учеными отмечается огромный вклад Бурдье в понимании общества. Для Бурдье характерно глубокое пренебрежение междисциплинарным делением, накладывающим ограничения на предмет исследования и на применяемые методы. В его исследованиях сочетаются подходы и приемы из области антропологии, истории, лингвистики, политических наук, философии, эстетики, которые он плодотворно применяет к изучению разнообразных социологических объектов.

Цель данной работы – проанализировать и раскрыть понимание общества в социологии Бурдье. Задачами являются:

1. Определить истоки структуралистского конструктивизма Бурдье.

2. Раскрыть основные особенности теории социального пространства П. Бурдье

3. Рассмотреть содержание концепции поля и габитуса П. Бурдье.

Объект данной курсовой работы – структуралистский конструктивизм Бурдье, предмет – теория социального пространства, поля и габитуса Бурдье.

Теоретической основной курсовой работы послужили исследования отечественных и зарубежных ученных: Кравченко С.А., Ритцера Дж., Шматко Н.А. В качестве первоисточников были использованы переведенные книги и статьи Бурдье.

При написании работы использовались конкретно-исторический подход; логический и исторический методы.

1. ИДЕЙНО-ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИСТОКИ СТРУКТУРАЛИСТСКОГО КОНСТРУКТИВИЗМА БУРДЬЕ

П. Бурдье начал свою творческую деятельность в 60-е годы прошлого столетия. Тогда весьма популярными были воззрения К. Маркса, которые оказали влияние на характер его творчества. Однако впоследствии он отходит от теоретического и методологического инструментария марксизма и обращается к социологам, занимавшимся исследованием обыденного социального опыта главным образом через призму феноменологии. Это такие ученые, как Э. Гуссерль, А. Шюц, М.

Пьер Бурдье

Хайдеггер и другие. На содержание работ Бурдье оказали большое влияние и структуралисты — К. Леви-Стросс, Л. Альтюссер и другие. В итоге Бурдье стал разрабатывать интегральную теорию, которая включала в себя достижения и феноменологии, и структурализма . Структурализм, основанный на идеях не только лингвиста Ф. де Соссюра, но и крупнейшего классика социологии Э.Дюркгейма до сих пор остается существенной чертой французского социального теоретизирования. Стремление П.Бурдье критически анализировать и преодолевать «монополизм объекта», присущий структурализму, его внимание к субъекту и действию, проявляющееся в намерении создания синтетической концепции субъекта и объекта, тем не менее имеет сильную структуралистскую «окрашенность». Его направление синтеза тесно связано со структуралистскими и постструктуралистскими исканиями в области наук об обществе .П. Бурдье предложил использовать одновременно два принципиальных подхода при изучении социальных реалий. Первый — структурализм, который им реализуется в виде принципа двойного структурирование социальной реальности: а) в социальной системе существуют объективные структуры, независящие от сознания и воли людей, которые способны стимулировать те или иные действия и стремления людей; б) сами структуры создаются социальными практиками агентов.

Второй — конструктивизм, который предполагает, что действия людей, обусловленные жизненным опытом, процессом социализации и приобретенными предрасположенностями действовать так или иначе, что является своего рода матрицами социального действия, которые «формируют социального агента как истинно практического оператора конструирования объектов». Указанные методологические подходы, по мнению Бурдье, позволяют устанавливать причинно-следственные связи между социальными явлениями в условиях неравномерного распределения социальных реалий в пространстве и времени. Так, социальные отношения распределены неравномерно. В определенном месте и в конкретное время они могут быть весьма интенсивными и наоборот. Аналогично, неравномерно агенты вступают в социальные отношения. Наконец, люди имеют неравномерный доступ к капиталу, что также сказывается на характере их социальных действий .Теория Пьера Бурдье возникла из желания преодолеть то, что автор считает ложным противопоставлением объективизма и субъективизма, или, как он выражается, «абсурдной враждой между индивидом и обществом». Как пишет Бурдье, «самый основательный стимул, направляющий мое творчество, заключался в преодолении оппозиции объективизм/субъективизм». К лагерю объективистов он причисляет Дюркгейма с его исследованием социальных фактов, структурализм Соссюра, Леви-Стросса и структурный марксизм. Он критикует данные подходы за то, что в качестве основного предмета своего рассмотрения они берут исключительно объективные структуры. При этом они игнорируют процесс социального конструирования, посредством которого акторы воспринимают, мыслят и создают эти структуры, действуя затем на этой основе. Объективисты не учитывают ни деятельность, ни роль социальных агентов. Бурдье же предпочитает структуралистский подход, который не упускает из виду агента. «Я стремился вернуть исчезнувших у Леви-Стросса и других структуралистов, особенно Альтюссера, реальных акторов». Эта цель заставляет обратиться к субъективистскому направлению, в котором во время его студенчества доминировал экзистенциализм Сартра. Кроме того, в качестве примеров субъективизма им рассматриваются феноменология Шюца, символический интеракционизм Блумера и этнометодология Гарфинкеля, поскольку настоящие теории изучают, как социальные агенты мыслят, объясняют или представляют социальный мир. При этом данные направления игнорируют объективные структуры, в рамках которых протекают эти процессы. Бурдье считает, что эти теории концентрируются на деятельности и игнорируют структуру. Вместо того чтобы придерживаться одного из указанных подходов, Бурдье исследует диалектическую взаимосвязь между объективными структурами и субъективными явлениями.Хотя Бурдье стремится соединить структурализм и конструктивизм, и это ему отчасти удается, в его творчестве присутствует уклон в направлении структурализма. Именно по этой причине он (наряду с Фуко и другими) считается постструктуралистом. В его творчестве больше от структурализма, нежели от конструктивизма. В отличие от подхода, свойственного большинству других теоретиков (например, феноменологам, символическим интеракционистам), конструктивизм Бурдье не учитывает субъективность и интенциональность. Он действительно считает важным включить в свою социологию вопросы восприятия и конструирования социального мира людьми на основе их положения в социальном пространстве. Однако присутствующие в социальном мире восприятие и конструирование одновременно стимулируются и сдерживаются структурами .

социальное пространство структурализм бурдье

2. ОСНОВНЫЕ ОСОБЕННОСТИ ТЕОРИИ СОЦИАЛЬНОГО ПРОСТРАНСТВА П. БУРДЬЕ

Социальная действительность, согласно П. Бурдье, есть «социальное пространство». Само по себе это понятие далеко не ново. В концептуально развернутом виде оно встречается уже с начала XX века. Новизна подхода П. Бурдье состоит в определении взаимоотношений социального и физического пространства, а также в описании внутреннего строения первого. Физическое пространство тесно связано с социальным пространством, оно является его отображением, выражением социального пространства во вне. В восприятии они трудно различимы. Социальное пространство - это не некоторая заданная система координат, относительно которой располагаются наличные социальные субъекты - это одновременно и расположение этих субъектов в реальном пространстве. Дистанция между субъектами в социальном пространстве не только социальная, но и физическая. Тесная переплетенность социального и физического пространств тем не менее не предполагает однозначности их отношений. Социальное пространство предстает перед нами одновременно в совокупности своих «символических» и «физических» измерений.

Двойственность социального пространства, его одновременная представленность и в «чисто» социальном, и в физическом плане, предполагает двойственность структур, организующих социальный универсум . Суть концепции «двойного структурирования» заключается в том, что социальная действительность структурирована, во-первых, со стороны (существующих объективно, т. е. независимо от сознания и воли агентов) социальных отношений, которые объективированы в распределениях разнообразных капиталов как материального, так и нематериального характера, и, во-вторых, со стороны представлений людей о социальных структурах и об окружающем мире в целом, оказывающих обратное воздействие на первичное структурирование. Концепция двойного структурирования включает в себя комплекс представлений, отражающих генезис и структуру социальной действительности. То, что относится к генезису, есть установление причинно-следственных связей в социальной действительности: существуют объективные (не зависящие от воли и сознания людей) структуры, которые решающим образом воздействуют на практики, восприятие и мышление индивидов; именно социальные структуры являются «конечными причинами» практик и представлений Индивидуальных и коллективных агентов, которые эти структуры могут подавлять или стимулировать. С другой стороны, агентам имманентно присуща активность, они являются источниками непрерывных причинных воздействий на социальную действительность. Итак, социальные структуры обусловливают практики и представления агентов, но агенты производят практики и тем самым воспроизводят или преобразуют структуры. Указанные два аспекта генезиса социальной действительности для П. Бурдьё отнюдь не равнозначны и не рядоположены. Он не ограничивается констатацией того, что оба эти аспекта находятся в «диалектической связи», но указывает на их иерархию. Обусловленность практик и представлений агентов социальными структурами реализуется через их производство и воспроизводство этими агентами. В силу того, что они не могут осуществлять свои практики вне и независимо от предпосланных им социальных структур, являющихся необходимыми условиями и предпосылками любых практик, агенты оказываются в состоянии действовать исключительно «внутри» уже существующих социальных отношений и тем самым всегда лишь репродуцировать или трансформировать их.

Говоря об активной роли агентов в воспроизводстве/производстве социальной действительности, П. Бурдьё подчеркивает, что оно невозможно без инкорпорированных структур - практических схем, являющихся продуктом интериоризации объективных социальных структур. Отсюда следует, что субъективное структурирование социальной действительности есть подчиненный момент структурирования объективного. Второй аспект двойного структурирования социальной действительности - структурный. Он состоит в том, что все в социальной действительности структурировано. Во-первых, социальные отношения неравномерно распределены в пространстве и во времени. Во-вторых, агенты неравномерно распределены между социальными структурами - не все (индивидуальные и коллективные) агенты и не в одно и то же время принимают участие в одних и тех же социальных отношениях. В-третьих, объективации социальных отношений, которые П. Бурдьё называет капиталами, также неравномерно распределены между (индивидуальными и коллективными) агентами. В-четвертых, инкорпорированные социальные отношения, к каковым относятся: диспозиции, социальные представления, практические схемы, - распределены крайне неравномерно. Агенты, исходя из своих практических схем (т. е. интериоризированных социальных отношений), по-разному структурируют социальную действительность. Структура субъективного структурирования, проявляющаяся через распределение различных видов этого структурирования между агентами, гомологична структуре объективного структурирования, поскольку решающую роль в субъективном структурировании играют интериоризированные объективные структуры: практические схемы адаптируются к позиции агент уже хотя бы в силу того, что их содержание обусловлено предшествующей социальной борьбой и потому пусть в превращенной форме, но отражает конфигурацию социальных сил. Утверждение П. Бурдьё о том, что все социальные отношения в свою очередь структурированы, приводит его к формированию понятия «поле», понимаемого как относительно замкнутая и автономная система социальных отношений. Поле возникает как следствие прогрессирующего общественного разделения сил .Структура социального пространства проявляется, таким образом, в самых разнообразных контекстах как пространственные оппозиции обитаемого (или присвоенного) пространства, функционирующего как некая спонтанная метафора социального пространства. В иерархически организованном обществе не существует пространства, которое не было бы иерархизировано и не выражало бы иерархии и социальные дистанции в более или менее деформированном, а главное, в замаскированном виде вследствие действия натурализации, вызывающей устойчивое отнесение социальных реальностей к физическому миру. Различия, произведенные посредством социальной логики, могут, таким образом, казаться рожденными из природы вещей (достаточно подумать об идее «естественных границ»).

• Шматко Наталья
• Энциклопедические статьи, связанные с творчеством Пьера Бурдьё

БУРДЬЕ (Bourdieu) Пьер (1930-2002) - французский социолог, представитель поструктурализма (см. ). Основатель и издатель (с 1975) журнала "Ученые труды в социальных науках", заведующий кафедрой социологии Коллеж де Франс (с 1981), профессор Высшей школы социальных наук, глава издательства "Liber - Raison d’agir". Учился на отделении философии Эколь Нормаль у Л. Альтюссера (см. ), Г. Башляра и М. Фуко (см. ). С 1955 по 1958 преподавал философию в лицее г. Мулен, затем уехал в Алжир, где продолжил преподавание и начал работать как социолог. Преподавал в университете Лиля, затем в Париже. С 1964 - директор-исследователь Высшей школы практических исследований. В 1975 возглавил Центр Европейской социологии. Автор 35 книг и нескольких сотен статей, Б. исследовал социальное воспроизводство, систему образования, государство, власть и политику, литературу, масс-медиа, социальные науки.

Основные работы:

Опубликованные на русском языке: "Начала" ("Choses dites") (М.: Socio-Logos, 1994); "Практический смысл" (М.: Институт экспериментальной социологии; СПБурдье: Алетейя, 2001); "Рынок символической продукции" // Вопросы социологии. 1993. № 1/2; "Социология политики" (М.: Socio-Logos, 1993).

А также: "Любовь к искусству. Европейские художественные музеи и их публика" (1966 и 1969); "Срединное искусство. Очерк о социальном использовании фотографии" (1965, совм. с L. Boltanski, R. Castel, J.-C. Chamboredon); (1979); "Интеллектуальное поле и творческий проект" (1966); "Научное поле" (1976); "Студенты и их учеба" (1964, совм. с J.-C. Passeron, M. Eliard); "Наследники. Студенты и культура" (1964, совм. с J.-C. Passeron); "Паскалевские размышления" (1997); "Нищета мира" (1993, в соавт.); "Практический разум. О теории действия" (1994); "Правила искусства. Происхождение и структура литературного поля" (1992); "Ответы. К рефлексивной антропологии" (1992); "Вопросы социологии" (1980); "Ответы экономистам" (1984) и др.

Главный труд Бурдье - "Различение. Социальная критика суждения" является одной из трех наиболее цитируемых социологических книг. Начиная с публикации в 1993 "Нищеты мира", Бурдье занимает критическую социологическую и политически ангажированную позицию, выступая на стороне социально обделенных, находящихся под угрозой или исключенных из общества групп: алжирских эмигрантов, безработных, молодежи "проблемных парижских окраин", крестьян, выступающих против неолиберального репрессивного законодательства. Свою позицию ангажированного социолога - "ученого-борца", соединяющего некоим образом сартровского "тотального" и фукианского "специфического интеллектуала" Бурдье выражал в исследованиях и публикациях на "горячие сюжеты", объединенных в книжную серию "Повод к действию". Эти работы, а также выступления на митингах и демонстрациях навлекли на Бурдье множество нареканий со стороны "чистых мыслителей", считавших, что дело ученого - быть в стороне от политики, наблюдать и анализировать, но не участвовать непосредственно в политических событиях.

Концепция Бурдье представляет собой попытку синтеза структурализма (см. ) и феноменологии - "генетический структурализм". Бурдье ведет борьбу на два фронта: как и с объективизмом, так и с субъективизмом. Опыт антропологических и социологических исследований привел его к выводу, что операции разрыва с повседневным опытом и построения объективных связей чреваты опасностью придания им статуса реально существующих вещей, возникших помимо индивидуальной или групповой истории. Отсюда тезис о необходимости борьбы с реализмом структуры и с жестким детерминизмом, постулирующим полную зависимость индивида от объективных социальных отношений. С другой стороны, субъективизм, индивидуалистическая тенденция к рассмотрению человека лишь как совокупности своеобразных личностных характеристик (рациональный выбор, вкус, способности, намерения), примат свободы субъекта, отрицание общественных детерминаций и т.п., представляет, по мысли Бурдье, не меньшую опасность для социальной науки. Он считает, что только обращение к практике - к этому "диалектическому месту o pus operatum и modus operandi - объективированным и инкорпорированным продуктам практической истории, структурам и габитусам" позволяет уйти от "неизбежного" выбора между объективизмом и субъективизмом.

Теоретической основой социологии Бурдье является концепция "двойного структурирования". Ее суть заключается в том, что социальная действительность структурирована, во-первых, со стороны (существующих объективно, т.е. независимо от сознания и воли агентов) социальных отношений, объективированных в распределениях разнообразных ресурсов (капиталов) как материального, так и нематериального характера, и, во-вторых, со стороны представлений людей о данных отношениях, о социальных структурах и об окружающем мире в целом, оказывающих обратное воздействие на первичное структурирование. Бурдье уточняет, что соотношение между структурами и практиками эквивалентно соотношению объективных и инкорпорированных структур, которое реализуется в любом практическом действии. Это соотношение выражает процесс интериоризации/экстериоризации, связывающий объективные и инкорпорированные структуры: социальные отношения, интериоризируясь в ходе практической деятельности, превращаются в "практические схемы" (схемы производства практик) - инкорпорированные структуры, которые обусловливают экстериоризацию, т.е. воспроизводство практиками агентами, породивших их объективных структур. Концепция двойного структурирования включает в себя комплекс представлений, отражающих генезис и структуру социальной действительности. То, что относится к генезису, есть установление причинно-следственных связей в социальной действительности: существуют объективные (независящие от воли и сознания людей) структуры, которые решающим образом воздействуют на практики, восприятие и мышление индивидов. Именно социальные структуры являются "конечными причинами" практик и представлений индивидуальных и коллективных агентов, которые эти структуры могут подавлять или стимулировать. С другой стороны, агентам имманентно присуща активность, они являются источниками непрерывных причинных воздействий на социальную действительность. Итак, социальные структуры обусловливают практики и представления агентов, но агенты производят практики и тем самым воспроизводят и/или преобразуют структуры. Говоря об активной роли агентов в воспроизводстве/производстве социальной действительности, Бурдье подчеркивает, что оно невозможно без инкорпорированных структур - практических схем, являющихся продуктом интериоризации объективных социальных структур. Отсюда следует, что субъективное структурирование социальной действительности есть подчиненный момент структурирования объективного. Второй аспект двойного структурирования социальной действительности - структурный. Он состоит в том, что все в обществе структурировано: во-первых, социальные отношения неравномерно распределены в пространстве и во времени; во-вторых, агенты неравномерно распределены между социальными отношениями (не все агенты и не в одно и то же время принимают участие в одних и тех же социальных отношениях); в-третьих, неравномерно распределены между (индивидуальными и коллективными) агентами объективации социальных отношений, которые Бурдье называет капиталами; в-четвертых, инкорпорированные социальные отношения (практические схемы) также распределены крайне неравномерно. Агенты, исходя из своих практических схем, по-разному воспринимают, оценивают и выражают социальную действительность. Способность агентов спонтанно ориентироваться в социальной действительности и более или менее адекватно реагировать на события и ситуации, которая складывается в результате огромной работы по образованию и воспитанию в процессе социализации, кристаллизуется в соответствующий социальным условиям становления индивида тип габитуса (см. ).

Рассмотрение природы различных ресурсов, которые индивиды ставят на карту в борьбе за занятие определенной позиции, привело Бурдье к выводу, что за всем богатством и разнообразием ставок скрываются три большие группы, три категории капиталов. Экономический капитал - обладание материальными благами, к которым, исходя из их роли всеобщего эквивалента любого товара, можно отнести деньги, помогающие занять преимущественное место в поле, а также и любой товар в широком понимании этого слова. Культурный капитал - образование (общее, профессиональное, специальное) и соответствующий диплом, а также тот культурный уровень индивида, который ему достался в наследство от его семьи и усвоен в процессе социализации. Социальный капитал - ресурсы, связанные с принадлежностью к группе: сеть мобилизующихся связей, которыми нельзя воспользоваться иначе, как через посредство группы, обладающей определенной властью и способной оказать "услугу за услугу" (семья, друзья, церковь, ассоциация, спортивный или культурный клуб и т.п.). Символический капитал - разновидность социального, связан с обладанием определенным авторитетом, репутацией; это капитал признания группой равных и внешними инстанциями. Распределение капиталов между агентами проявляется как распределение власти и влияния в этом пространстве. Позиции агентов в социальном пространстве определяются объемом и структурой их капиталов. Экономический и культурный капиталы являются источниками власти для тех, кто ими обладает персонально, что дает агенту власть над теми, у кого этого капитала меньше или кто его лишен.

Совокупность всех социальных отношений не есть нечто аморфное и однородное, но наделено определенной структурой. Данное обстоятельство нашло свое отражение в концепте "поле", понимаемого как относительно замкнутая и автономная подсистема социальных отношений. Поле - это место сил, относительно независимое пространство, структурированное оппозициями, которые нельзя свести к одной лишь "классовой борьбе"; оно есть особое место, где выражаются самые разнообразные ставки борьбы, но чаще всего в преобразованном виде, который делает их отчасти неузнаваемыми. Внешний наблюдатель всегда стремится преуменьшить роль этих ставок, сводя их к обычным межличностным или же политическим конфликтам. Поле представляет собой совокупность позиций, которые статистически определяют взгляды занимающих их агентов как на данное поле, так и на их собственные практики, направленные либо на сохранение, либо на изменение структуры силовых отношений, производящей настоящее поле. Поле возникает как следствие прогрессирующего общественного разделения практик. Одной из важнейших его характеристик является автономия, т.е. относительная независимость функционирования поля от внешних принуждений. Поле переопределяет все внешние воздействия в собственной "логике". Такое свойство поля Бурдье называет способностью к рефракции, сила которой измеряется степенью преобразования внешних требований в специфическую, свойственную характеру поля форму. Важнейшей характеристикой поля является форма взаимодействий между агентами, чьи позиции в поле должны рассматриваться только во взаимных отношениях. Принцип относительности - важнейший для понимания теории полей и всей концепции Бурдье в целом. Агенты определяются через занимаемые ими в поле позиции, отличающиеся друг от друга сочетанием объективированных в них капиталов и, как следствие, специфической властью и влиянием, получаемой материальной и символической прибылью, ценой, которую надо заплатить, чтобы их занять. Агенты, действующие в поле, наделены постоянными диспозициями, усвоенными за время нахождения в нем. Логика функционирования поля конструирует из различных позиций (входящих в поле в данный момент времени и в данных условиях) некое пространство возможностей для каждого агента. Ансамбль позиций на деле есть деление поля в соответствии с логикой борьбы за различные возможности. С каждой позицией поля связана система представлений, диспозиций, интересов и особое видение деления поля. Между полем возможностей, структурой позиций и структурой продукции, производимой в данном поле, существует определенная гомология. В силу этого борьба агентов за сохранение или изменение своей позиции в поле, за трансформацию структуры поля есть в тоже время борьба за сохранение или изменение структуры продукции данного поля и инструментов этого производства.

Бурдье рассматривает анализ поля экономики как частный случай общей теории полей, который, не являясь моделью для анализа всех других полей, все же дает социологу исследовательские инструменты, позволяющие конструировать различные поля, включая наиболее далекие от экономики. Определение, которое он дает полю экономики, весьма наглядно отражает сочетание специфических и общих свойств полей: "Поле экономики - это относительно автономное пространство, подчиняющееся собственным законам, наделенное своеобразной аксиоматикой, связанной с оригинальной историей. Оно производит особую форму интереса, являющуюся частным случаем области возможных форм интереса. Социальная магия может превратить почти что угодно в интерес и сделать из этого ставку в борьбе". Можно сказать, что общая теория полей была построена посредством теоретической экстраполяции экономических понятий на неэкономические области, причем экстраполяции, валидизированной эмпирической индукцией, демонстрирующей как плодотворность, так и ограничения такого рода заимствований.

Конструирование поля требует вычленения всех возможных проявлений выделенной системы социальных отношений: практических, символических, идеологических, поведенческих и т.д. Необходимо детально проанализировать распределение капиталов, существующие классификации и иерархии, отношения господства/подчинения, институты и властные структуры. Эта работа по социологической реконструкции ансамбля социальных отношений является основой для анализа любого поля. Поле не существует в реальности, являясь продуктом социологического конструирования, но вместе с тем оно не произвольно, а основывается на социально-исторических фактах. Поле не есть простое обозначение формальных связей, приложимых к любому социальному образованию, но модус социальной действительности, исследование которого представляет собой особую социологическую задачу. См. также: "Различение. Социальная критика суждения" , Капитал человеческий , Капитал социальный , Социальное пространство .

Пьер Бурдьё (фр. Pierre Bourdieu, 1 августа 1930, Франция - 23 января 2002, Париж, Франция) - французский социолог, этнолог, философ и политический публицист, один из наиболее влиятельных социологов ХХ века. Автор тридцати пяти книг и четырёхсот статей, которые высоко оцениваются как в плане теоретических, так и эмпирических исследований. В то же время его работы подверглись разнообразной критике, в основном за детерминистское видение социального.

C 1981 года - профессор социологии в Коллеж де Франс. В 1990-е годы Пьер Бурдьё играл заметную роль в общественно-политической жизни Франции.

Бурдьё изучал прежде всего механизмы воспроизводства социальных иерархий. Он подчёркивал значимость культурных и символических факторов воспроизводства и критиковал марксистские концепции примата экономики. Согласно Бурдьё, ключевую роль в воспроизводстве социальных отношений господства играет способность занимающих властные позиции агентов навязывать свои культурные и символические практики. Бурдьё ввёл понятие символического насилия как принуждения к признанию различных форм господства и незнанию его механизмов. Символическое насилие легитимирует социальные формы господства.

Согласно Бурдьё, социальный мир в современном обществе делится на особые социальные области - «социальные поля». Дифференциация социальной деятельности привела, в частности, к формированию поля искусства и поля политики как определенных видов деятельности. Поля обладают сравнительной автономией по отношению к обществу в целом. Поля имеют свою иерархию и динамику, благодаря конкурентной борьбе социальных агентов за господствующее положение. Здесь анализ Бурдьё совпадает с марксистской традицией в плане важности борьбы и конфликта в функционировании общества. Но для Бурдьё конфликты не сводятся к конфликтам между социальными классами, а разворачиваются в символическом измерении в разных социальных полях.

Природу социального определяет различие, которое порождает социальные иерархии. Вслед за Паскалем, Бурдьё считал, что человек движим прежде всего жаждой признания его человеческого достоинства; признание имеет исключительно социальный характер.

Бурдьё разработал теорию действия, в центре которой находится «габитус» - понятие, оказавшее большое влияние на социальные науки. Согласно теории Бурдьё, небольшое число установок, полученных в результате социализации, позволяет социальным агентам реализовывать стратегии действия. Эти стратегии адаптированы к потребностям социального мира, но не осознаются агентами.

Исследования Бурдьё сосредоточены вокруг ключевых концептов: габитус как принцип действия агентов, поле как пространство фундаментальной социальной борьбы, капитал как ресурс в социальном поле, символическое насилие как главный механизм утверждения господства. Все эти понятия, введенные и разработанные Бурдьё, широко используются в социологии и социальной антропологии.

Биография

Пьер Бурдьё, единственный ребёнок в семье, родился в 1930 году на юго-западе Франции в Дангене, небольшой деревне в исторической области Беарн, в западной части департамента Атлантические Пиренеи. Его отец, выходец из мелкого крестьянства, был крестьянином-издольщиком, а затем работал почтальоном, не покидая сельской среды. Мать Бурдьё имела сходное социальное происхождение, хотя и несколько более высокое, её предки были мелкими собственниками.

Учёба

C 1941 по 1947 год Бурдьё был интерном в лицее Луи-Барту в городке По, учился отлично. Его заметил один из учителей, выпускник Высшей нормальной школы, который посоветовал ему записаться на подготовительные курсы по гуманитарным наукам в элитарном лицее Людовика Великого в Париже в 1948 году.

В 1951 году Бурдьё был принят в Высшую нормальную школу, где вместе с ним учились Жак Деррида и Луи Марен. В послевоенный период во французской философии наибольший авторитет имел феноменологический экзистенциализм Жана-Поля Сартра, который оказывал определённое влияние на Бурдьё и многих представителей его поколения. Бурдьё, по его воспоминаниям, очень рано прочитал «Бытие и ничто» Сартра, чуть позже - работы Эдмунда Гуссерля и Мориса Мерло-Понти. Изучал Бурдьё и труды молодого Карла Маркса.